...Приехали в Екатеринодар. С вокзала выпускали только через один проход, проверяли документы. Нас задержали в числе нескольких десятков человек и отвели в Комендантское Управление. Там, проверив документы, сказали, что в Ростов нам ехать нечего, госпиталь есть и здесь, а пока дали какое-то временное удостоверение и квиток на получение куска хлеба и супа, указали где мы можем переночевать, но с тем, чтобы на другой день к 10-ти часам утра мы явились бы в госпиталь. На другой день в госпитале, после трех часов ожидания, нас осмотрели, взяли кровь на исследование, а часа через два нас вызвал старик-доктор: «Кто вас признал больными?». Он, конечно, понял во всем этом какую-то «комбинацию», но не стал расспрашивать, а, посмотрев на нас, сказал: «Вы совершенно здоровы и получите направление в сборную роту, куда отправляют из всех госпиталей для отправки в части». Мы были очень огорчены, что не попадем в Ростов, но ничего не поделаешь. Доктор смотрел на нас с подозрением и сказал, что Ростов нам ничего не даст, война окончилась, что мы сможем вернуться домой и начать строить новую жизнь. Так закончилась наша «комбинация» с госпиталем.
Рота «слабосильной» команды была в какой-то гостинице, в номерах, в которых стояло по 6 кроватей. Придя в роту, нужно было явиться ротному командиру, и я был очень удивлен, увидав знакомое лицо, но ничего не сказал и молча отдал письмо из госпиталя. Ротный посмотрел на меня, указал где мы можем поместиться, что здесь с питанием неважно, что лучше получают на фронте, а мы находимся в тылу, но когда мы устроимся на месте, чтобы я один зашел бы к нему.
Устроились мы быстро, и я вернулся в канцелярию, где мне было указано место, где я должен был работать вместо писаря, уехавшего на службу по месту своего жительства в центр России. Сели, закурили и начались осторожные вопросы: не был ли я в Воронеже и т. д. и т. д. Я ему сразу же сказал, что нечего нам играть в жмурки, что я знаю, что он бывший судебный следователь г. Воронежа — Березов, что во время войны он служил, как прапорщик запаса в каком-то пограничном полку, что моя фамилия действительно Моисеев. Спросил его, как он сам очутился здесь? Оказалось, что он был мобилизован и, как многие наши товарищи по оружию, тоже очутился в Красной Армии и только потому, что в Воронеже расформировывалась 3-я Гвардейская дивизия. Действительно, в городе разгуливали, правда без погон, но со своими разноцветными нашивками Кексгольмцы, Волынцы, Литовцы, все они пошли в Красную Армию, с ними и такие, как Березов.
Я работал несколько дней в канцелярии. Спутник мой сбежал, он был со станицы Новониколаевской, не так далеко от Екатеринодара, там у него были родители-старики, и он решил узнать их судьбу.
Попавший в нашу команду из госпиталя, где он лежал после ранения, мой сосед, на первый взгляд человек нелюдимый, иногда заходил в канцелярию, как он говорил, навестить меня и командира роты. Разговоры были наши на разные темы, но за некоторые из них нас всех сразу могли бы поставить «к стенке». После выяснилось, что этот пожилой человек был кадровым офицером какой-то артиллерийской бригады в Харькове и присоединился к Добровольческой Армии, служил в Дроздовской дивизии, где-то в районе Батайска был ранен, взят в плен, но красные приняли его за своего, ибо он указал, что служил в батарее, бывшей у красных. Батарея ушла, никто не стал ничего проверять.
На Красной горке он предложил мне пойти на кладбище, помянуть усопших, а, главное, сказал, что там можно поживиться едой. Я возмутился: «Неужели мы дошли до того, что должны побираться, и собирать на могилках остатки побирушек?». Но после, подумав, согласился с доводами более старшего человека, к тому же знавшего создавшееся положение.
Пошли. На кладбище было, как на ярмарке: масса народа, все очень пестро выглядело, несколько священников обходили могилки, всюду было полно еды: и мясо, и колбаса, жареная птица, куличи, крашеные яйца. Мы насытились и даже взяли с собой, не забыв нашего командира. Под конец службы нагрянула банда в 30-40 красноармейцев и они все «очистили под метлу».
Свободное копирование
