Когда стало светать, стоявший в водах Новороссийского порта английский военный флот построился в боевой порядок. С береговой возвышенности стали бросаться в море какие-то люди. Пока арьергард состоял из «белых» — «красные» задерживались, но когда их сменили англичане, красные сразу двинулись вперед, и люди, не хотевшие очутиться в плену у большевиков, стали бросаться в море.
Но вот на нашу пристань въехало два красноармейца и три кубанца, перешедших к «зеленым», с зелеными повязками и заявившие, что «война закончена»... Момент пленения нас большевиками не поддается описанию; некоторые тут же предпочитали покончить счеты с жизнью. Мне запомнился капитан Дроздовского полка, стоявший недалеко от меня с женой и двумя детьми трех и пяти лет. Перекрестив и поцеловав их, он каждому из них стреляет в ухо, крестит жену, в слезах прощается с ней; и вот, застреленная, падает она, а последняя пуля в себя... Кончена жизнь и муки на земле, но душа человека бессмертна. Душа отца обречена на вечные страдания за убийство детей и жены; но, может быть, Господь простит ему грех, совершенный в безвыходный момент его жизни.
Казалось, что люди потеряли рассудок: стрелялись сами, стреляли друг в друга... Погоны пришлось срывать, что было не легко, так как в то время их пришивали к гимнастеркам. Все бумаги, имеющие для нас, военных, особенную ценность, как, например, послужные списки, где были указаны наши подвиги, наши награды, все этополетело в море, а вместе с ними и ордена, заслуженные нами за защиту нашей Родины. Эта агония продолжалась до тех пор, пока прибывшие красноармейцы не стали сгонять нас с пристани на площадь. Многие стали рвать английские носовые платки красного цвета, думая этим замаскироваться, но это не понравилось красным и несколько человек были ими застрелены. Появилась какая- то старуха с ведром воды и стала нас поить, захлебываясь, говоря какие-то небылицы про белых, пока какой-то красноармеец не сказал ей, что она поит «белых». Старуха попросила дать ей ружье, чтобы она могла «уложить пару белых». Ружье ей дали, показали, как спустить курок, но не предупредили, что ружье нужно упереть в плечо. Старуха, без упора держа ружье в руках, спустила курок, отдача свалила её с ног. Она была затоптана ногами, а ружье схватил кто-то из наших; оставшиеся патроны выпустил в красных, а сам затерялся в толпе. Красные пустили несколько пулеметных очередей, было немало убитых, но все исчезли под ногами толпы. Нас погнали из города. При выходе из него английские корабли обстреляли нас с моря тяжелыми снарядами, уничтожив несколько сотен человек. Что они хотели сделать — сказать трудно, так как они могли свободно разобраться, что мы не красные.
Некоторые из нас думали «что будет — то будет», другие думали сберечь себя для дальнейшей борьбы. Кого было больше — сказать трудно, так как всех обуяло вначале какое-то оцепенение, и лишь через некоторое время люди стали приходить в себя и строить планы на будущее.
Остановили нас на первом хуторе от Новороссийска, в 4-5 верстах. Путь до него был сплошным кошмаром, так как по пути красные обдирали и убивали кого хотели, подчас ставили пулемет и косили во все стороны. Я был уже без сапог, без шинели, но в английском френче и в брюках с лампасами. Ко мне подскочил какой-то подросток лет 14-16, на лошади, ударил меня нагайкой по голове и стал снимать френч. В кармане френча каким-то образом осталась фотография, где я был снят в офицерской форме. Мальчишка стал бить меня нагайкой, крича, что я офицер, и старался сбить меня своей лошадью. Это продолжалось до тех пор, пока группа пленных случайно не отделила меня от него, и я стушевался в общей массе.
На хуторе нас построили, приказав офицерам выйти. Вышло несколько человек, им что-то сказали, несколько из них были тут же «ликвидированы», другие вернулись в строй. В этом хуторе мы должны были ночевать. Свои казаки достали мне где-то сапоги, очень старые, на которые ни один красный не польстился, и английскую рубашку. Нужно сказать, что казаки своих офицеров не выдавали. А иногородние выдавали, как это было с полковником Пименовым, которого выдал его вестовой, бывший с ним с 1916 года. Полковника тут же застрелили, но застрелили и вестового — как «подлого человека». На ночевку мы поместились в углу сарая, где находились овцы; мы, т. е. я и 6 казаков бригады. Мы решили, что навоз нас будет греть, что в действительности и было, да и обстановка была такая, что в «жар бросало».
Стемнело. Красные шныряли всюду, кругом были слышны выстрелы, крики, вопли... Вылавливали офицеров и грабили всех, забирая часы, кольца и все, что попало. Около полуночи мы услышали вблизи какую-то возню с руганью, стонами, ударами. Тяжело было на душе, Бог ведает, что и как будет дальше. Вспоминался наш Ледяной Корниловский Поход, наши победы на Кубани в 1918 г., а теперь мы — побежденные, оставленные на произвол победителей, но, однако, в душах наших не было смирения...
Свободное копирование
