19-ое августа, воскресенье. Сны, краски, звуки… Словно все создано и существует для того, чтобы возвратить нас к прошлому. Засыпая, я вижу в беспокойных грезах любимые и далекие лица; проходя вечером по берегу озера, вдруг переношусь всем существом на берег родной реки, вижу себя тихо плывущим в лодке посреди пылающей предзакатными красками водной глади, слышу звуки пастушеского рожка и знакомую русскую речь на берегу, разносящуюся в чутком воздухе.
А сегодня я вдруг увидел себя в Москве, в полутемном зале Большого театра, перед алыми волнами бархатного занавеса, освещенного рампой снизу. Это ощущение близости прошлого было так явственно, так реально, что я вздрогнул от неожиданности и оглянулся вокруг. Оглянулся – увы! – только для того, чтобы убедиться, что я грежу.
И было это тогда, когда мы с Лялей, сидя в здешнем концертном зале, услыхали первые звуки увертюры к «Руслану и Людмиле».
После долгого-долгого перерыва (целых пять лет, целых страшных, неописуемых и неповторимых пять лет) я впервые оказался сегодня в настоящем концерте. Этого было нелегко добиться – Ляле пришлось простоять в среду шесть часов в очереди за билетами, но все же она достала их и повела меня с собою.
Симфонический оркестр под управлением талантливого дирижера Альберта Биттнера исполнял, кроме Глинки, «Iberia» Дебюсси и 7-ую симфонию Бетховена; кроме того пианист Ферри Гебхардт (FerryGebhardt) в сопровождении того же оркестра исполнял Рахманиновский Концерт для рояля № 2 ор[атория] 18.
Дирижер почти не тронул нас. Мало сказать, что он холоден, он – хуже того – делано горяч. Техника, конечно, высока, но и все. Кажется, артист ни на минуту не забывает о том, что он – перед публикой. Ни секунды вдохновения: все рассчитано, все продумано, все очень деловито и по-немецки серьезно. Настоящий стопроцентный немец на сцене. Публика принимала его восторженно.
Но зато 7-ая симфония была действительно исполнена очень хорошо. Я слышал ее целиком впервые, и она поразила меня какой-то необычной светлотой и полнокровностью, чистотою мелодического рисунка и поистине гениальным использованием всех средств симфонического оркестра. Чтобы оценить ее – не нужно быть ни ценителем, ни знатоком: широкие, полнокровные, вольные звуки сами заливают вам душу, захватывают ее и уносят в мир музыкальной грезы <…>.
А вернувшись, застал у себя на квартире Павла Дмитриевича Голубева, снова приехавшего из Люнебурга, и сразу вернулся на землю.
Он приехал сюда, чтобы увидеться с Геккером, приехавшим еще вчера, и переговорить с ним относительно переселения всей семьи Добрыниных-Кулаковых-Голубевых в Кассельский лагерь, где Геккер сейчас играет довольно значительную руководящую роль.
Рассказ Павла Дмитриевича об этом лагере и о самом Геккере дал мне много нового и осветил новые факты с новой стороны. Однако я должен окончательно все установить, чтобы точно изложить факты.
Свободное копирование
