Отправив документы, я стал готовиться к поездке в Ленинград. Первым делом я пошёл в сельсовет позондировать почву насчёт получения паспорта. Там мне ответили, что паспорт я получу только тогда, когда привезу справку о зачислении в институт. А пока что мне выдали справку о том, что я являюсь жителем деревни Голачёвки Костюковичского района Могилёвской области. Этого, говорят, тебе для поездки вполне достаточно.
Полнейшая катастрофа у меня с одеждой и обувью. Тот хлопчатобумажный костюм, который в восьмом классе купила мне Лида и который пробовал утюг только тогда, когда его шили, я износил до основания, но другого нет, придётся ехать в нём. С обувью ещё хуже. Крепкие рабочие ботинки, купленные Лидой тогда же, раскрыли рты и оскалили свои ржавые железные зубы. Придётся ехать в маминых резиновых галошах, которые мне малы и порваны на месте больших пальцев. Вместо носков сойдут мамины чулки, протоптанные на стопах, которые я подверну.
Единственным ярким пятном в моей одежде будет ярко-голубая трикотажная рубаха, которая очень подходит к цвету моих глаз. Дедов обшарпанный фанерный чемодан я возьму с собой для учебников и записей.
В такой вот экипировке после получения вызова из института я и отправился на расположенную в 10 километрах от нас станцию Коммунары. Вдоль пути моего следования раскинулись три утопающих в зелени деревни, повсюду были видны поля и заливные луга, среди которых петляла заросшая кустарником речка Жадунь- ка. Во всех направлениях, куда бы я ни бросал свой взгляд, я видел чудесную панораму леса. Росшие в обилии в придорожной ржи мои любимые васильки, как будто прощались со мной, кивая мне своими головками. Всё это так контрастировало с убогостью нашей жизни. Мою душу переполняли одновременно страх перед неизвестным будущим и желание достичь чего-то в этой жизни, вырваться, наконец, из этой безысходности.
Зал ожидания на станции Коммунары состоял из большой комнаты, в одной из стен которой зияла амбразура кассы, а по стенам были расставлены скамейки, в углу стояла ёмкость для воды, к которой железной цепью была прикована жестяная кружка.
Народу на вокзале всегда было много. Очередь к кассе на проходящие поезда выстраивалась заранее, хотя билеты начинали продавать только за час до прибытия поезда. Перед открытием кассы, как правило, выстраивалась вторая очередь из крепких мужиков, которые оттесняли основную очередь от кассы и по праву сильных обилечивались первыми. Давка при этом была неимоверная, некоторые падали в обморок. И так повторялось каждый раз перед очередным поездом. Мне удалось избежать участи стоять в очереди всю ночь и давиться у кассы утром, так как билет мне заранее достали проживавшие на станции наши родственники.
Утром по прибытии поезда Мариуполь-Ленинград предстояло решить ещё одну тяжёлую задачу — забраться в общий вагон поезда, в который пассажиров лезло больше, чем он мог вместить. С трудом, забравшись в тамбур, начал настойчиво пробиваться в вагон, где не только сидеть, но и стоять было негде. Обнаружив полупустую третью полку (студенческий плацкарт), я забрался на неё, да так и пролежал там всю дорогу.
За время своего путешествия я много о чём передумал. Но особенно ярко и навязчиво передо мной возникала неоднократно прочувствованная мной картина раннего утра в деревне. Ничего краше и оптимистичнее её я в своей жизни не встречал.
Рано утром на зорьке мать будит меня — пришла наша очередь пасти коров. Вставать не хочется, еле-еле поднимаюсь с постели, продираю глаза, выхожу на улицу и очаровываюсь всем увиденным и услышанным. Небо на востоке пылает багрово-красным румянцем. Из-за горизонта медленно поднимается раскалённый солнечный диск, пронизывающий всё вокруг своими золотистыми лучами. Со всех сторон раздаётся пение-щебетание птиц, словно соревнующихся в своём искусстве. Мычат выгнанные на пастбище коровы, кудахчут во дворах куры, на заборе заливается красавец петух. Спешит куда-то по своим делам собака. За лениво бредущими по лугу коровами тянутся длинные росистые тропы. Словно хрустальные бусинки, поблескивают в траве росинки. Природа пробуждается ото сна, набирается сил. Хочется глубоко вздохнуть, расправить плечи, обнять весь мир руками. Невольно жалеешь тех, кто просыпает такое прекрасное время суток.
Лежа на своей полке, я периодически посасывал из горла поллитровой бутылки мед, который неведомым путем где-то у кого- то достала мне мать. Мед она считала как бы талисманом. Во время болезней и других тяжелых жизненных ситуаций она всегда доставала немного меда. И почему-то была уверена, что это будет способствовать благополучному исходу. Мед я заедал имевшимися у меня моими любимыми фруктами — яблоками. На таком сладком пайке я и продержался до Ленинграда.
Свободное копирование
