Глава VIII
Во вторник один из офицеров, состоявших в управлении лагерем, оповестил нас, четырех, что получилось разрешение на поездку в Прагу.
Задержался он у нас часа на три.
Дело? Дальнейший путь? Нам надо подождать.
Майор рассказал много интересного о войне и о своем участии в ней.
Между прочим, Гилкин спросил:
-- Скажите, товарищ майор, почему советские аэропланы, в противоположность англо-американским, не бомбили немецких городов?
Майор ответил:
-- Потому что советское правительство не предполагало отступать от постановлений Гаагской конференции. Оно всегда верно раз заключенным договорам, больше, чем какое-нибудь другое государство!
Грабить, мародерствовать, творить жестокости русским бойцам за границей строго воспрещалось.
Майор помянул также о том, что советским офицерам ставится в пример дух чести офицеров старой, дореволюционной армии.
Майору приходилось воевать в Австрии, Румынии, Югославии и Болгарии.
Румынские фашисты -- неважные бойцы. Однако вели себя злостно. Иной раз они нападали на русских, когда война была уже окончена. Они награбили и вывезли много русского имущества. В одном румынском городе даже все трамвайные вагоны были из Одессы. Все это их заставили вернуть обратно, и если этого нельзя было сделать при помощи автотранспорта или по железной дороге, то принуждали румын пользоваться волами.
Лучше всего встречало население русские войска в Югославии. Стихийно, толпами кидались люди к советским солдатам, плакали, обнимали и целовали их. И делали это даже тогда, когда и им, и русским угрожала опасность от круживших над ними немецких боевых самолетов. Часто борьба за тот или иной город бывала еще не закончена, а население уже высыпало навстречу русским. Люди несли в ведрах водку, совали бойцам платки, полотенца. Спорили из-за того, в чьем доме удобнее расположиться штабу: каждый выхвалял свой дом и тянул к себе. И майор помнил, как однажды штаб разделился по трем квартирам.
-- А вот скажите, почему в связи с этой войной не возникло ни сыпного тифа, ни каких-либо других эпидемий ни в тылу, ни на фронте? -- задал вопрос майор и сам же на него ответил: -- потому что против опасности возникновения эпидемий приняты были строжайшие санитарные меры. Легче было сесть в вагон без билета, чем без удостоверения о прохождении медицинского осмотра и о дезинфекции! Еще в 1941 году на одной из узловых станций возникла вспышка сыпного тифа. Все медицинские и санитарные силы и средства, какие только можно было собрать, брошены были на эту станцию -- и эпидемия была задушена в корне.
Много и другого интересного и характерного рассказывал майор. С невольным почтением вспоминаю я невысокую, сутуловатую фигуру и некрасивое, смуглое лицо этого преданного, закаленного солдата.
Отправились в Главную комендатуру советских войск. Разыскать ее было нетрудно: роскошное многоэтажное здание на Ринге, с огромными живописными портретами Ленина и маршала Сталина в полной форме на главном фасаде.
Товарищи поручили мне хлопоты по нашему делу: надо было добыть разрешение на поездку из Вены в Прагу. Получаю пропуск и прохожу в небольшую, изящную и устланную ковром приемную. Жду. Видел, как мимо прошел к себе в кабинет военный комендант города Вены генерал-лейтенант Благодатов, маленький, энергичный мужчина в мундире -- брюки с лампасами, ботинки со шпорами. Несколько офицеров шли за ним.
Меня принял начальник секретариата военного коменданта майор Белашев, внимательно во все вслушивающийся, тщательно проверяющий документы, долго обдумывающий и медленно решающий молодой еще человек. Не без труда, с помощью А. В. Стоилова, которого я призвал с улицы, удалось добиться, что майором выдано было каждому из нас на руки такое удостоверение:
"НКО СССР
Управление военного коменданта г. Вены
No 26
Удостоверение
Выдано гр-ну (имярек) в том, что ему военный комендант г. Вены разрешает проезд в г. Прагу за своей семьей для возвращения на родину, в Советский Союз.
Всем военным и гражданским властям оказывать содействие в его проезде.
Начальник секретариата управления военного коменданта г. Вены
Белашев".
Печать с надписью вокруг звезды: "Военный комендант города Вены".
Хотя пишущая машинка в управлении военного коменданта подгуляла и в ней не работала буква "ы", которая заменялась соединением "мягкого знака" с большой римской цифрой "I", но все-таки полученная каждым из нас бумажка была, конечно, документом первостатейным. Имея ее на руках, мы могли без страха пускаться в дальнейшее путешествие.
Отправился регистрироваться в канцелярию лагеря. Мне сказали, что без этого отъезжающие не допускаются в вагоны.
Вхожу. Передо мной -- лейтенант Вилли Кузнецов. Маленький брюнет с энергичным, умным лицом.
-- Что угодно?
-- Товарищ, разрешите посоветоваться с вами, когда вы будете свободны!
-- А как вы думаете, -- спрашивает лейтенант, перебирая какие-то бланки, -- когда я буду свободен?
Отвечаю без запинки:
-- Думаю, что когда всех эвакуирующихся перевезете на родину и отправитесь туда последним.
Но оказывается, что и этот срок недостаточен.
-- Нет -- когда сдохну! -- говорит лейтенант.
-- А-а! Значит, еще позднее, чем я предполагал!..
-- Что нужно? -- следует затем серьезный вопрос.
Говорю, что хотел бы регистрироваться.
-- Регистрация и необходима, и невозможна, -- отвечает офицер. -- Мало времени осталось для проведения всей этой процедуры. Прямо не знаю, что и делать!.. Вы откуда?
Рассказал, откуда, куда едем вчетвером и т. д.
-- Кто вы по профессии?
-- Директор Русского культурно-исторического музея в Праге, до того -- заведующий музеем Л. Н. Толстого в Москве, а еще раньше -- личный секретарь Толстого.
-- Кого?!
-- Толстого.
-- Какого Толстого? Алексея Николаевича?
-- Нет, самого Льва Николаевича.
-- Не может быть!..
Лейтенант Вилли Кузнецов оказался начинающим писателем, окончившим с отличием Литературный институт. Открытие, что он говорит с секретарем Толстого (позволившим себе в данном случае так назвать себя, чтобы выбраться вон из Брука), поразило его. Глаза его заблестели.
-- Невероятно! Какая встреча! -- восклицал Вилли, вскочивши со своего места.
Пришлось рассказать ему подробнее, когда и как я познакомился с великим писателем, сколько времени прожил в его доме, о его обаянии как человека и даже о встрече в Ясной Поляне с В. Г. Короленко, знакомством с дочерью которого Вилли гордился.
-- Это память на всю жизнь! -- повторял лейтенант-литератор.
Что касается регистрации, то она оказалась... совсем ненужной, тем более что я уже регистрировался в Штейре.
-- Это ведь только нам, для отчета, нужна регистрация, -- говорил лейтенант Кузнецов, -- потому что ведомости идут в Москву, а вам этого совсем не нужно! В вагон вас посадят и без регистрации...
По желанию Вилли Кузнецова я ему написал несколько слов на память, а он дал мне свой "полевой" адрес (которым, впрочем, я никогда не воспользовался). Толпа юношей и девушек, набравшихся в канцелярии, окружила нас, Вилли отложил все свои дела, и открытка с фотографией величественного старца и зеленого юнца, испорченная американцем, ходила по рукам.
Наконец в 12 часов дня мы погрузились в машину, ехавшую прямо и непосредственно в Братиславу. Вел машину немолодой старшина, а с ним ехала его жена, некрасивая, но симпатичная сибирячка, моя землячка-кузнечанка. И как счастливы были мы, четверо, забравшись под тент в пустующий кузов машины! Мы совершали наш последний переезд по разбитым Германии и Австрии...
Дорога была ровная, прекрасная, обсаженная деревьями. Кругом простирались чудные поля с дозревающими уже хлебами, с коврами красных маков, перемешанных с какими-то фиолетовыми цветами, с голубыми холмами на горизонте.
Вот блеснул Дунай. Вот -- скалы праславянского Девина, замок Матвея Корвина на высоком холме над городом. Она, Братислава!
Границу с Австрией перемахнули незаметно. Никакого контроля, никаких пограничных чиновников ни на австрийской, ни на чехословацкой стороне! Война все это уничтожила. Теперь спускаемся к временному понтонному мосту через Дунай. Рядом не стоит, а лежит в воде взорванный фашистами огромный старый железнодорожный мост.
Множество машин с советскими офицерами и солдатами движется в ту и другую сторону по мосту. Нас обгоняет морской офицер с матросом на мотоциклетке... По обочинам моста движутся пешие фигуры... И опять впечатление чего-то огромного, стихийного... Вспоминаются эпические описания Севастополя, Москвы в творениях Толстого, живописующих эпохи великих войн.
Мост в Братиславу -- мост в вольную, свободную жизнь.
Машина прикатила на двор фабрики "Аполло". (Не помню, что это была за фабрика.) Тут оказались квартира или общежитие, где проживало несколько офицеров. Туда вошли наши спутники, туда же пригласили -- чрезвычайно любезно -- и нас. Совместно выпили по стакану пива и закусили хлебом с салом.
Попросив разрешения оставить в квартире на самое короткое время наши вещи, отправились мы на вокзал, расположенный на другом конце города.
Когда выросла перед нами на одном из первых перекрестков слишком знакомая нам фигура чехословацкого полицейского в черном мундире и в черной, низкой каске, мы невольно переглянулись со счастливыми улыбками. Это все-таки была не Германия, а близкая и почти родная Чехословакия!
Комендант вокзала, советский офицер, принял в нас самое трогательное, поистине товарищеское участие: устроил для нас возможность отдыха в комнате со словацкой надписью на дверях: "Служащие иностранных армий" (поскольку комната эта была совершенно пуста), обеспечил нам питание, все разъяснил насчет поезда в Прагу, а главное, отвоевал для нас у начальника станции ручную тележку, в которой мы могли бы доставить на вокзал наши вещи с места их временного хранения.
История с тележкой была любопытна. Надо сказать, что тележка-то отнюдь не принадлежала вокзалу и не числилась за его комендантом, а находилась среди вещей, сданных разными пассажирами в камеру хранения, следовательно, представляла частную собственность. Комендант, доверяя данному нами честному слову, что по миновании надобности мы тотчас вернем тележку, приказал выдать ее нам. Начальник станции, ссылаясь на все законы, земные и небесные, протестовал почти истерически. Окружающие его служащие тоже смотрели на нас с изумлением...
Комендант настоял на своем. Тележка, которой мы воспользовались, действительно через какие-нибудь полтора часа была возвращена на свое место. Расчет коменданта оказался правильным, а "формальная" точка зрения начальника станции потерпела поражение в столкновении с практической и рациональной точкой зрения офицера действующей армии.
Стоял неразрешенным перед нами вопрос о средствах на приобретение билетов до Праги. Австрийских шиллингов никто не принимал и не менял. На счастье, А. В. Стоилов случайно встретил на улице одного из своих бывших учеников, который одолжил ему 500 чехословацких крон и тем всех нас выручил.
Свободное копирование
