Глава V
В субботу 21 апреля 1945 года с утра нам было объявлено, что лагерь эвакуируется, и предложено приготовиться к выступлению пешком в тот же день. Из вещей разрешалось каждому брать с собою не более 30 килограммов, а остальное следовало упаковать и оставить на хранение в кладовой лагеря. Для транспорта багажа обещаны были три-четыре подводы, которые должны были сопровождать колонну интернированных.
Начались лихорадочно-поспешные сборы. Я взял с собой два небольших чемоданчика: в один, размерами побольше, уложил главным образом белье, в другой, совсем маленький, -- рукописи. Белье я решил сдать на подводу, а рукописи нести самому. "Богачи" горевали, что не могут захватить с собой всю накопленную картошку. Бывший учитель украинец Букато, друживший с "профессорами", пришел в нашу комнату, чтобы распить с товарищами заработанную в городе и принадлежавшую ему бутылку красного вина.
Часть интернированных, больных и стариков, оставалась в замке.
В семь часов вечера всех собравшихся в поход выстроили во дворе, на плацу. Но внезапно разразился ливень. Мы вернулись часа на полтора в замок. За это время удалось немного полежать и набраться сил к походу. Потом снова выстроились на дворе. Начался подсчет собравшихся в дорогу. Фельдфебель и унтера все сбивались в счете. Наконец за дело взялся заместитель коменданта майор фон Ибах, который твердо установил, что в путешествие отправляется 349 интернированных.
В десять часов вечера длинной колонной, построенной по четыре человека в ряд, мы вышли за ворота крепости.
-- С богом! -- произнес Изюмов.
-- С богом! -- повторил за ним и атеист Стоилов.
Люди были взволнованны. Никто не мог сказать, что ожидало нас впереди.
Стояла чрезвычайно ранняя весна. Все кругом зеленело. Отрадно было покинуть опостылевший замок и очутиться среди природы.
Взяли направление на город Эйхштетт. Однако никто не знал, является ли Эйхштетт конечным пунктом нашего путешествия или нет. Говорили только, что в Эйхштетте имеется старый монастырь, в огромных зданиях которого найдется достаточно места, чтобы разместиться всем интернированным. Но позже мы узнали, что приказано было все вообще население как нашего лагеря для интернированных, так и многочисленных концентрационных лагерей отвести за реку Дунай, откуда Гитлер собирался оказать врагам "последнее сопротивление". Нас вели в город Ингольштадт на Дунае.
Комендант фон Гоувальд уехал вперед. Нас сопровождали фон Ибах, три офицера, подчиненных коменданту, фельдфебель Вельфель и отряд солдат, которые редкой цепью окружали всю колонну.
Впереди шли старики: старый еврей Богдаша, похожий одновременно на Троцкого и на Ганди, певец Яров, Бродский и другие. За ними следовали тоже немолодые "профессора", капитаны и затем -- все остальные. Так как старики особой быстроходностью не отличались, то и вся колонна подвигалась вперед медленно, не спеша.
На расстоянии приблизительно одного километра шла за нами выведенная в тот же вечер из Вюльцбурга колонна из 140 человек советских офицеров.
Скоро стемнело. Мы перевалили через горы, миновали хвойные леса. На светлом небе засияла яркая луна.
По дороге попадались обломки разбитых бомбами автомобилей, полуразрушенных зданий. За нами слышна была сильная канонада, пылало зарево: подвергались бомбардировке и горели, очевидно, Вейссенбург и Эллинген. Возможно, что англо-американцами был уже занят замок Вюльцбург. Война гналась за нами по пятам.
С короткими перерывами на отдых мы шли всю ночь и только в 6 часов утра 22 апреля достигли селения Рупперсбах, лежащего в 18 километрах от Вюльцбурга. Погода неожиданно, по-весеннему, изменилась: подул холодный ветер и повалил снег. Между тем, вопреки нашим предположениям, в Рупперсбахе не оказалось никакого приготовленного для нас помещения. Мы расположились на деревенской площади. Кто стоял, кто присел где-нибудь на завалинку или облокотился на низкий заборчик. Фон Ибах и Вельфель суетятся, кого-то и что-то ищут, а мы ждем. Усилившийся резкий ветер жжет нам уши и щеки, легкие пальто и шинели не хранят от мороза.
Только через час найдены были помещения и для интернированных, и для офицеров. Я, Изюмов, Стоилов и десятка два других интернированных оказались в одном из классов рупперсбахской школы. Тут мы ночевали на соломе, разостланной на полу. Помню, как старый и дряблый Стоилов, лежа рядом со мной, блаженно и почти истерически хихикал: над нами была крыша, тело согревалось на соломе.
"Не знаю, что будет завтра, а сегодня живем!" -- читал я на его старческой, сморщенной физиономии со щелочками счастливых, смеющихся глаз.
Свободное копирование
