Диван, наверное, был первой крупной покупкой наших родителей после переезда в Карсун. Потом на комоде заняла своё место радиола «Муромец», а с ней и первая пластинка с записью П.Казьмина «За околицей». Эту первую пластинку купил сам папа, потому что тема её была очень близка ему. Она будила в нём воспоминания о его детстве, и он слушал и слушал эту пластинку без конца… Потом был открыт «Голос Америки», и папа каждый вечер слушал чтение с этой радиостанции «Архипелага ГУЛАГ» А. Солженицына. Мой интерес к этой теме тогда ещё не открылся, и, настроив радиолу на нужную волну для папы, я с удовольствием убегал на улицу.
Радиола появилась в нашем доме году в 63-ем. А вот у наших соседей Темниковых ещё в 62-ом году уже был телевизор. У их дома уже стоял длинный шест с антенной наверху, чтобы принимать телевизионный сигнал с ретранслятора в Вешкайме. На нашей Первомайской улице они были одними из первых обладателей этого чуда техники. Таких «счастливцев» на нашей улице было всего 2-3 дома. Как и другой дефицит, на телевизоры была очередь под контролем местной партийной и советской власти. Ловкие люди находили способы обходить и эту очередь, и этот контроль. Судя по всему, Темниковы были из разряда таких людей-ловкачей, как их называл папа. У них было всё, что тогда было в продаже и чего не было, и вперёд всех. У них была даже собака редкой даже сейчас породы дог. Большая чёрная собака по кличке Цыган. Собака была умная и здоровая, вела себя на улице спокойно, без агрессии, но я всё-таки обходил её стороной. И дом у Темниковых был раза в два больше нашего, так называемый пятистенок. Видя всё это, папа аттестовал Темниковых как воров и жуликов, хотя никаких должностей они не занимали, и называл своего соседа презрительно Лёшкой. Не Алексей, не Алексей Иванович, а именно Лёшка. Итак, у Темниковых было всё, но не было детей. В их огромном доме некому было жить, и одна комната с отдельным входом использовалась «Лёшкой» как столярная мастерская. Однажды папа воспользовался этой мастерской, чтобы сделать мне деревянную саблю для участия в каком-то школьном спектакле или танце. В комнате-мастерской ничего не было, кроме верстака и различных деревянных заготовок. Весь пол был завален стружкой, и я с удовольствием вдыхал её смолистый запах. (Я тогда учился в 4-ом классе и меня начали привлекать к художественной самодеятельности. Не потому, что у меня видели какие-то таланты, а просто потому, что после тяжёлой адаптации в 3-ем классе я вошёл в колею и попал в разряд ударников. По-видимому, наши учителя считали участие в школьной самодеятельности как поощрение за хорошую учёбу. И правда: не выпускать же на сцену какого-нибудь двоечника! Главное-учёба!)
Жене Лёшки Темникова, как и всем нормальным женщинам, скучно было жить на земле без детей, и она иногда приглашала соседских детей к себе. Это было для неё такое же развлечение, как, например, нам сходить в кино. А в 62-ом году главной приманкой для нас мог быть только телевизор, которого ни у кого из нас не было, а у неё он был. И вот, когда тёте становилось особенно скучно, она выходила на улицу и громко говорила: «Ребятишки, приходите смотреть телевизор!..» Мы бросали все свои неотложные дела и спешили в Темников дом. Там рассаживались на стульях, на диване перед маленьким телевизором и замирали… Тётя Темникова с нами не сидела, но всегда была где-то рядом. Дом оживал…
Цивилизация в виде аппарата с голубым экраном дошла до нашего дома году в 66-ом. Это был телевизор «Неман» белорусского производства. К этому времени была уже куплена тумбочка, которую поставили в передний левый угол «передней» комнаты. На неё-то и водрузили телевизор. Отдельно был куплен автотрансформатор для предохранения телевизора от перегрузок. В селе Русские Горенки, что в 25 километрах от Карсуна, папа купил кабель (тоже дефицит!). Пригласили с соседней улицы молодого мужика Абрамова, недавно отслужившего в армии и набравшегося там какого-то опыта обращения с радиотехникой. Он припаял штекер к кабелю с одного конца, другой конец кабеля-к антенне. Антенну водрузили на крышу, и настал торжественный момент. Щёлкнул выключатель, засветился экран с какими-то бегущими полосами. Абрамов покрутил ручку настройки, и чудо свершилось: появилось изображение, и мы услышали человеческий голос! Радости нашей не было конца. В этот летний воскресный день и папа, и мама, и мы с Сашей весь день просидели перед телевизором…
Из необходимых вещей из Потьмы в Карсун были перевезены также корыто из оцинкованного железа и ребристая доска для стирки белья. И таким «дедовским», простите, - «бабушкинским»-методом мама стирала бельё вплоть до начала 70х годов, когда была куплена наконец-то стиральная машина «Симбирка» Ульяновского завода «Электромаш». Это был, по-видимому, дефицит из дефицитов, ибо он был приобретён родителями, наверное, самым последним. Стиральную машину можно было тогда приобрести или по блату, которого у моих родителей никогда нигде не было, или по спискам очерёдности, в которые попасть тоже была проблема, или за особые заслуги. Это была своего рода государственная премия особо отличившимся труженикам и «труженикам». Как-то в середине 60х годов по приезде в Потьму мы с мамой зашли к Лёле, т.е. к её тёте Наде, сестре маминой матери. Тётя Надя жила с семьёй сына своего покойного мужа (у самой тёти Нади детей не было). Этого сына мама звала Володя Козлов. Он работал в колхозе в Потьме трактористом. Работал хорошо, т.к. был человек добросовестный и, самое главное, непьющий. И в тот приезд тётя Надя похвалилась маме новой стиральной машиной: «Вот, Володе дали премию за ударный труд на уборке урожая…» Стиральная машина (тоже «Симбирка») стояла в передней комнате в «красном» углу под иконами, покрытая цветастой салфеткой. Это была реликвия, предмет гордости хозяев дома. И, конечно, ей не пользовались по её прямому назначению, берегли. Вот тогда-то я и увидел первый раз такое чудо, как стиральная машина. А мама моя ещё долго ломала свои руки, стирая бельё в корыте…
Вот так, год за годом, в наш дом в Карсуне входили всё новые и новые вещи, облегчавшие жизнь наших родителей и наполнявшие её новыми красками. Они были результат неустанного труда папы и мамы. 60-е и 70-е были годы постепенного, хоть и медленного, повышения благосостояния нашего народа. И хотя мы постоянно слышали слова «война», «агрессия», «империализм», но жизнь всё равно становилась лучше, и жить становилось веселей. А уж по сравнению с Потьминским периодом жизнь в Карсуне приближалась к коммунизму: принцип «каждому по потребностям» постепенно обретал реальные черты…