Новая жизнь - 1

  Часть 2.  В тереме.

           Глава 1. Новая жизнь.

Терем-теремок, он не низок, не высок... Так назвал наш дом в Карсуне дядя Вася, когда мы с ним входили в Первомайскую улицу в её начале по приезде из Потьмы. Было это давно, в 61-ом году. Мы только что переехали из Потьмы в Карсун, но пуповина ещё кровоточила и, наверное, поэтому были частые взаимные посещения. В тот день я в сопровождении дяди Васи возвращался домой из Потьмы, куда меня «командировали» родители не знаю зачем. Первомайская улица была уже почти вся застроена, хотя и не благоустроена, и вид со стороны имела пустынный и неуютный. Никаких посадок на ней ещё не было, и она просматривалась вся насквозь от начала до конца. Профиль улицы был неровный, начало ниже конца, на бугре которого и стоял наш дом с высокой крышей. С геодезической точки зрения наш дом был выше всех домов на улице Первомайской. И он и правда возвышался над улицей как сказочный терем. Хотя дом сам по себе был так себе, средний и по высоте, и по площади, но он занимал выгодное положение и тем много выигрывал. Да и дядя Вася  мог приукрасить. Но факт остаётся фактом: наш дом под номером 28 был виден от дома номер 1.

Но для меня, сопливого пацана, дом наш не вызывал особого интереса. Дом как дом. Тем более, что первое знакомство с ним уже состоялось – и не раз. Во время его строительства мы с мамой не один раз навещали папу в Карсуне. Папа тогда уже работал в Карсуне, жил у тёти Насти и строил свой дом. Сначала на своём участке он построил баню, в которой и жил в летнее время. Когда мы приезжали, мама разжигала керогаз в предбаннике и варила для папы молочную лапшу. По-видимому, при такой «холостой» жизни, от недоедания и тяжёлой работы, уже тогда у папы развивалась язвенная болезнь желудка. Позже он рассказывал, что, бывало, так скрутит, что приходилось бросать всю работу и идти отлёживаться на полке в бане. И не мудрено: весь дом был построен одними папиными руками. И только потолочные балки папа уже не мог поднять один, для этого он приглашал своего отца из Потьмы. И дедушка, хоть ему уже было 62 года, был отменного здоровья и силы, построил и себе новый дом, и помог построиться и Ивану, и Анатолию. К весне 61-ого года дом был практически готов. Оставалось только сложить печь в передней комнате. Это было сделано уже летом после нашего переезда из Потьмы. Потом в течение нескольких лет дом ещё достраивался: ставились наличники на окна, обшивались стены, перекрывалась крыша, рылся погреб, строился сарай во дворе, ставилась ограда вокруг дома… Да много чего ещё. Но жить в доме уже было можно летом 61-ого года. Так началась наша новая жизнь в новом доме на Первомайской.

Дом был построен по старой схеме. Две комнаты, передняя и задняя. Передняя выходила окнами в улицу, задняя-в огород. Передняя комната и была, собственно, жилая комната. Задней комнате отводилась служебная роль, роль кухни. Половину этой комнаты занимала русская печь. Она и грела, она и кормила. А когда у папы болела спина-ещё и лечила. Это было наше любимое место в зимнее время. Она была достаточно обширна, чтобы на ней могли разместиться два человека. Пока я не вырос, я частенько полёживал на ней вместе с папой. В холодное время года печь топилась каждый день и поэтому служила постоянным местопребыванием отца после работы. У него после строительства дома теперь постоянно болела спина. Я только сейчас подумал: как же он забирался на печь с больной спиной? Но по-видимому лечебный эффект был настолько сильный, что, скрипя зубами, папа всё-таки лез туда после работы  и отдыхал. Для тех, кто не знает, что такое русская печь, я и поместил здесь это изображение, взятое мной из ИНТЕРНЕТА. Вот такая же печь была и у нас в новом доме в Карсуне. За занавеской располагалась лежанка. Для подъёма на лежанку к печке была приставлена маленькая лесенка в три ступеньки. В небольших углублениях под занавеской, у нас называемых печурками, сушились варежки.

Печь эта простояла в нашем доме до лета 73-ого года. Тогда папа собственноручно сломал её и пригласил известного в Карсуне печника, чтобы сложить новую печь. Это была уже не русская печь, но какой-то новой конструкции: более компактной, более функциональной и более экономичной в потреблении дров.

А эту русскую печь, ввиду её недостатков, топили редко, в основном только для обогрева комнаты или для выпечки пирогов. Что мама больше любила - есть пироги или печь пироги – я не знаю, наверное, и то, и другое, но чуть ли не каждое воскресенье наш дом наполнялся ароматом свежеиспечённых пирогов. Пироги у мамы никогда не подгорали, хорошо пропекались и были всегда очень вкусные, что и оценили впоследствии мамины снохи. Но им так и не удалось достичь такого же мастерства в искусстве выпечки пирогов, что они и признавали с некоторой завистью. А всё дело в том, что снохи пекли пироги от случая к случаю, а мама упражнялась в этом искусстве, как я уже и говорил, чуть ли не каждое воскресенье. После повседневных щей и каши пироги были своего рода воскресным деликатесом, как и  баня, придававшая субботе какое – то религиозное значение. Суббота освящалась баней, а воскресенье – пирогами. Это была народная культура, какой – то её своеобразный элемент, может быть даже обязательный ритуал. И воскресные беседы женщин никогда не обходились без обсуждения качества пирогов. Если к нам приходила в воскресенье тётя Настя, то в долгой беседе обязательно находилось место для пирогов. Судя по всему, тётя Настя была для моей мамы непререкаемым авторитетом в области кулинарного искусства выпечки пирогов. Что ж, так должно и быть: старшая сестра как- никак! Но и мама была способный ученик, что, насколько я помню, не раз отмечала тётушка. Такие встречи за воскресными пирогами происходили у нас или в доме у тёти Насти в холодное время года, начиная с октября, когда уже закончились все огородные работы, и до мая, когда эти огородные работы возобновлялись вновь. Тётя Настя, страстная читательница, по воскресеньям ходила в нашу районную библиотеку и оттуда обязательно заходила к нам. Вот она робко стучит в дверь, папа или мама громко кричат «Да!», и со словами «Можно к вам?» входит тётя Настя. Все ей рады, раздевают её и усаживают на стул поближе к столу. Наливается горячий чай, нарезается пирог. На мамино предложение откушать пирожка тётя Настя обычно отвечала тем, что она и сама нынче пекла, да и пообедала недавно, но всё - же в конце концов со словами «Надо всё-таки попробовать твоего, Роза, пирога…» брала кусочек и с аппетитом ела. По своей скромности сёстры самокритично относились к своим изделиям, обсуждали их недостатки: мама – своих пирогов, тётя Настя – своих. Но пироги, я думаю, были отменные и у той, и у другой. Отдав дань пирогам, переходили на другие темы. Тётя Настя с удовольствием рассказывала о прочитанной книге, все вместе обсуждали Карсунские новости. Вот уже и на улице сгустились сумерки, а разговорам нет конца. «Надо идти, а то темно уж…»-говорила тётя Настя и вставала со стула. «Посиди ещё маленько…» - упрашивали её мама с папой, - и разговор продолжался. Чайник ещё не один раз грелся, пирог нарезался ещё раз, - и разговоры, разговоры,.. Но вот уже и вечер наступил. Тётю Настю провожают за ворота, а частенько и до улицы, прямо ведущей к её дому. Закончилась ещё одна встреча родных людей.

На эту печь я залазил, когда у меня болели зубы. На этой печи я спасался от гнева мамы. Печь-то высокая, а мама большая и грузная, так, что ей нелегко было взобраться на неё. Однажды мама вручила мне бумажный рубль и послала в магазин за хлебом. Шёл я не торопясь и всё время вертел в руках этот злосчастный рубль. В конце концов мне показалось, что рубль какой-то измятый и плохо выглядит. Я сложил его пополам и стал разглаживать по линии сгиба. Разглаживал-разглаживал, и вдруг он –раз! - и разорвался. У меня всё похолодело внутри, так как я предвидел осложнения в своей жизни после такого происшествия. Нынешние дети в таких случаях вешаются или бросаются из окон с десятого этажа. Но у меня нервная система была крепкая, высоких домов вокруг не наблюдалось, и я мужественно побрёл назад домой. Выбрав момент, когда мама вышла в огород, я прошмыгнул в дом и забрался на печь. Задёрнул занавеску и затих. Вернувшись в дом, мама тут же определила моё местонахождение и увидела, что хлеба нет.

«Вова, где хлеб? Где сдача?» - спросила мама, отдёрнув занавеску. Я молча подал ей разорванный рубль. Для мамы в той жизни, когда жили от зарплаты до зарплаты, это было равноценно катастрофе. Целый рубль потерян! И муж сейчас придёт на обед, а хлеба нет! Лицо у мамы покраснело, губы сжались в тонкую ниточку.

«Ах ты, гад такой!»-закричала мама. Выкрикивая всякие ругательства, она полезла на печь. Опасаясь расправы, я забился в дальний угол. Стоя на нижней ступеньке лесенки, мама схватила первый попавшийся ей предмет – им оказался валенок – и начала меня им охаживать. Но доставала она только до моих ног, которыми я закрылся как щитом. Мне не было больно, было только стыдно за себя, за дурака такого, за маму, что она такая добрая, а тут вдруг такая злая. Шлёпнув меня раза два – три, мама на этом закончила экзекуцию и опять ушла в огород. Убедившись, что гроза прошла, я тихо выскользнул из дома. На обед я не пришёл, да и не думал я о еде, когда кругом лето, друзья, футбол, рыбалка… К вечеру в душе моей всё успокоилось, и уже без угрызений совести я съел свой ужин. Больше это происшествие не обсуждалось.