Ушли зимние каникулы, не будет больше таких никогда. Спортивная жизнь республики пульсировала в ожидании невиданного никогда события-летом, впервые в истории страны, в Москве должна была пройти Первая Спартакиада Народов СССР. Программа была обширной, и включала соревнования, как среди взрослых, так и юношей-спортсменов не старше 19 лет. Мой «затяжной» прыжок к тому времени значительно подрос количественно. Прыгая вверх с небольшого разбега и оттолкнувшись, как следует, двумя ногами, я легко взлетал и свободно касался баскетбольного кольца, успевая слегка погладить его. Высота кольца над полом составляла 305 сантиметров, и небольшой математический расчёт показывал, что при удачном прыжке я мог так «выпрыгнуть» над верхним краем (242 см) волейбольной сетки, что макушка моей головы сантиметров на 15...20 была выше этого края. Этот «зависающий» прыжок позволял мне, при случае, успешно завершать атаку команды неотразимым хлёстким нападающим ударом в незащищённое поле площадки, всегда неожиданным для противников, никогда не идущих «блокировать» совсем не «столбового» вида игрока. В критических ситуациях, когда игра шла «очко в очко» и до конца её оставалась пара этих очков, наш тренер брал «тайм аут» и приказывал переключить атакующий розыгрыш на меня, но это иногда не получалось, потому что неловким «столбам» не всегда удавалось подбросить мне мяч для удобного завершающего удара.
Первая сборная юношеская волейбольная команда республики каникулярной весной 1956 года, сразу после третьей школьной четверти, отправилась по железной дороге в город Сталинабад-столицу соседней Таджикской ССР, где аналогичные сборные республик Средней Азии и Казахстана должны были попробовать друг друга «на зубок», предвидя летние московские баталии. Основной костяк нашей сборной составляли ребята из нашей городской секции ДЮСШ, да и тренер был тот самый, наш «сборник». К моему удивлению, я был включён в состав сборной «разыгрывающим», то есть игроком, через которого шла вся тактическая канва игры. Мой сравнительно небольшой рост, подвижность, секретный «затяжной» прыжок и хорошо поставленные ещё Дитериксом и натренированные «у стенки» кисти рук, давали мне заметное преимущество перед нашими «столбами», которые могли мощно атаковать впереди у сетки, но часто демонстрировали полную беспомощность, находясь на задней, «защитной» линии, и уж совсем мало годились при распасовках «под атаку». Именно эти важные компоненты игры хорошо удавались мне, и, вспоминая «сборника» Слюсаренко, я отлично освоил акробатические защитные приёмы мяча в падениях на спину, на бок, или «рыбкой» вперёд, а также мягкие, расчётливо выверенные передачи нашим «столбам» под атаку.
Среди нескольких новичков сборной были и незнакомые пареньки из других районов республики, и я сразу обратил внимание на скромного, молчаливого киргиза, плотного, мускулистого и с хорошим волейбольным ростом. В поезде он сразу извлёк из своей спортивной сумки внушительных размеров альбом и начал рисовать станционные домишки, пейзажи с всадниками на «ишаках» или с небольшими караванами верблюдов. Мы быстро сдружились, и он часто просил меня, обнажённого до пояса, позировать ему. Парнишку этого мы все звали Саня, и это был знаменитый впоследствии киноактёр и художник, Народный артист СССР Суйменкул Чокморов, а рисунки его я долго хранил в семейном, основанном ещё бабушкой до революции, архиве, который, к большому сожалению, погиб вместе с её знаменитым сундуком при пожаре на даче моей сестры в 1976 году. Суйменкул рано, в расцвете своего таланта, ушёл из жизни, сражённый неизлечимой болезнью почек, которая, как я думаю, началась после киносъёмок в ледяных потоках наших горных рек.
А в стране назревало что-то неслыханное-грянул гром, и, неожиданно, с самого верхнего этажа партийной пирамиды! Ещё в феврале на прошедшем ХХ съезде КПСС её лидер Хрущёв обрушился на великого и непогрешимого вождя всех народов товарища Сталина, благополучно уложенного после смерти в московском Мавзолее на Красной площади рядом со своим, ещё более великим, вождём и учителем мирового пролетариата товарищем Лениным. Народ ошалело раздумывал о «культе личности» великого вождя, который незаметно внедрялся в сознание народных масс, начиная ещё с давней публикации подхалимских стихов шаткого Бориса Пастернака: «А в эти дни, на расстоянье, за древней каменной стеной живёт не человек,-деянье: поступок, ростом с шар земной».
Эта публикация была наперебой подхвачена и продолжена славной плеядой советских писателей, поэтов, композиторов, художников, артистов, и других «интеллигентов», жаждущих почестей и доступа к лёгкой жизни. В этой толпе мелькали и, казалось бы, непогрешимые, но захваченные общим валом славословия, Ахматова, Твардовский, Вертинский, Кедрин, и другие, помельче. Ведь даже гимн страны на слова изворотливого хамелеонистого Сергея Михалкова, с которого начинались все утренние радиопередачи, прославлял великого Сталина! «Мы живём, под собою не чуя страны» Осипа Мандельштама c беспощадно-верной пророческой характеристикой Сталина: «что ни казнь у него-то малина», осталось гласом вопиющего в пустыне, а сам автор, заложник своей совести, так и погиб, следуя на сталинский курорт-Колыму. И не помогли ему, нерасторопному, опоздавшая его верноподданническая «Ода» и другие стихи-раскаянное восхваление вождя: «Глазами Сталина раздвинута гора, и вдаль прищурилась равнина. Как море без морщин, как завтра из вчера до солнца борозды от плуга исполина».
И все мои сомнения в правильности навязанного стране пути «к сияющим вершинам коммунизма» нашли самое верное подтверждение в прогремевшем ХХ съезде, сомнение, которое только лишь укреплялось в течение всех последующих лет. Однако, ещё более пяти лет понадобилось, чтобы сначала пройти через мятеж разгромленной сталинской «антипартийной» группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова, и только тогда вынести поздней ночью мумию вождя всех народов из Мавзолея на Красной площади столицы. И один из лучших и почитаемых мной русских поэтов Евгений Евтушенко, заметно устыдившись своих ранних, неизбежных в то время, восхвалений вождя: «В бессонной ночной тишине он думает о стране, о мире. Он думает обо мне…», написал предостерегающее: «Велела не быть успокоенным Родина мне. И пусть говорят: «Успокойся!»-спокойным я быть не сумею. Покуда наследники Сталина живы ещё на земле, мне будет казаться, что Сталин ещё в Мавзолее».
Осиротел вождь мирового пролетариата в Мавзолее, оставшись в одиночестве «на дубу зелёном», и вот, уже сколько лет, он продолжает привлекать толпы зевак, желающих взглянуть на то, что осталось от одного из самых зловещих порождений матушки-Земли. А мне довелось увидеть обоих «соколов ясных» в августе того же 1956 года, когда я побывал в Москве в составе сборной юношеской волейбольной команды Киргизии, и до сих пор помню свистящий шёпот «тссссс» могучих гвардейцев кремлёвского гарнизона, призывающий к абсолютной благоговейной тишине посетителей Мавзолея, которые робкой вереницей спускались в полумрак подземелья по ступеням узкой лестницы, уходящей вглубь. Мумии великих вождей располагались на площадке, подсвеченной мягким светом невидимых ламп, и опытные гвардейцы намётанным глазом уже заранее определяли, кого из зазевавшихся посетителей надо будет во-время подхватить, чтобы он не брякнулся на пол с последней ступеньки этой лестницы.
Свободное копирование
