11
Несмотря на сокращение прислуги, коммуна опять пришла к дефициту...
Все усилия Маркеловой уменьшить расходы не могли довести их ниже шестидесяти пяти рублей, которые Слепцов никак не мог уплатить, так как забранные вторично деньги у Некрасова поглотили его жена, его цветные галстуки, модные жилеты и архалучек. Наскучив проволочкой, Некрасов отказался платить вперед, пока Слепцов не представит чего-нибудь к печати.
Ежемесячно при расчете, представляемом Маркеловой, Слепцов хватался за работу, пробовал писать, вымучивал из себя несколько страниц, с которыми потом носился как невесть с каким гениальным произведением, читая их коммунистам и по салонам, стараясь усилить впечатление своим действительно мастерским чтением. Однако цельного, связного произведения, какое он задумал, у него не выходило.
- Нужно серьезно хлопотать об увеличении числа наших жильцов, - сказала однажды решительно Маркелова после сведения счетов. - Княжна по моей просьбе обошла несколько наборщиц и переплетчиц. Сначала они с радостью готовы были присоединиться к нам, но, заслышав о сумме наших расходов, отказываются. Как же им в самом деле к нам переселяться, когда самая ловкая из них не может заработать более тридцати пяти рублей в месяц, а жизнь у нас, не считая платья и мелких расходов, обходится вдвое дороже.
- Вот вы теперь и рассуждайте: "всякий по способностям и всякому по потребностям", - заметила Коптева. - Что бы это было, если бы мы их сюда напустили? Кто бы стал тогда покрывать дефициты, когда уже и теперь Александре Григорьевне приходится работать на других!
- Пожалуйста, оставьте эти мещанские счеты! - прервала ее, вспыхнув, Маркелова. - Действительно, невозможно, я вижу, набирать к нам - аристократам труда - пролетариев-тружеников, и это весьма печально... Не будь у вас аристократических замашек, все так легко могло бы уладиться!
- Они и то все говорят: "Какие же это коммунисты, это просто аристократы", - ввернула княжна.
Тут я считаю нужным сделать маленькое отступление и упомянуть, что с этого самого времени пошло деление нигилистов на нигилистов-аристократов, любивших некоторое щегольство и комфорт, без излишеств, разумеется, и на нигилистов-бурых, как их в свою очередь прозвали нигилисты-аристократы, за их неприглядное неряшливое одеяние, лохматость и нетерпимость ко всему, что не подходило под начертанные ими рубрики. Нигилисты-аристократы были прямыми преемниками идеалистов сороковых годов. Все они были чужды всяких насильственных переворотов и пытались проводить новые начала самым миролюбивым путем, как например, в форме безвредной коммуны, показавшей на практике применимость и неприменимость известных принципов.
Бурых непримиримых нигилистов можно считать прямыми родоначальниками агитаторов новейшей формации.
Не случись каракозовского выстрела, перемешавшего карты и свалившего в одну общую кучу и нигилистов-аристократов, и бурых нигилистов, не преминула бы возгореться борьба между этими двумя лагерями. Так как аристократический нигилизм совмещался большей частью с умом, образованием и талантом, то нападки его против бурых нигилистов, осмеяние и преследование крайних мнений и нетерпимости последних представили бы более действительное орудие, чем нападки и травля, исходившие из совершенно противоположного, консервативного лагеря. Уже тогда в "Современнике", наиболее распространенном журнале, пользовавшемся большим авторитетом, началось преследование направлений, вредивших своими крайностями распространению либеральных и гуманных воззрений, и готовился целый ряд увещательных и вразумительных статей против либералов "Русского Слова", переходивших в своем либерализме всякую меру эксцентричности. Выстрел Каракозова, как мы сказали, положил конец мирному решению вопросов. Наступила поголовная травля, граничащая с террором, и преследование всех, кто так или иначе был причастен к либеральным органам, без разбора правых от виноватых.
Вернемся же к рассказу.
- Один мой знакомый, некто Балахонцев, приехавший из Москвы, очень восхищен удобствами нашего общежития, - вступилась я в то время, как коммунисты было приуныли от нового дефицита. - Он с радостью готов поступить к нам и готов даже придерживаться вашего принципа взносов.
- Что же, он достаточно обеспечен работой, чтобы доплачивать приблизительную стоимость нашего содержания? - спросил Слепцов.
- Гораздо больше! Он получает около трех тысяч со своих капиталов и готов вносить их целиком, за исключением небольшой суммы на мелкие карманные расходы.
- Ну и прекрасно, пусть переезжает! - воскликнул Головачев.
- Как! он живет с капитала, и вы хотите его принять? - возмутилась княжна.
- Да и вы тоже живете с капитала! - засмеялась я.
- Вы вечно все в шутовскую сторону обернете. У меня нет капитала, а только пенсион в сто рублей в год после отца.
- С капитала или пенсиона - решительно все равно! Не вы заработали этот пенсион, а ваш отец. И у моего знакомого тоже после отца три тысячи в год осталось; он готов делиться с вами и доплачивать за вашу жизнь.
- Вот еще! не нуждаюсь я в подачках тунеядцев-капиталистов!
- Еще глупее пользоваться подачками людей, работающих через силу.
- Пожалуйста! Уж не вы ли работаете через силу, сидя сложа руки за прилавком в библиотеке и заставляя лазить по лестнице кавалеров из публики? - упрекнула меня княжна, заставшая однажды какого-то правоведа из публики на лестнице, а меня внизу распоряжающейся и указывающей, на какой полке искать книгу, так как мальчишка, обязанный это делать, отсутствовал и я затруднялась достать книгу, за которой нужно было высоко лезть. Правовед же сам вызвался помочь.
- Неужели же мне самой по приставной лестнице лазить? Это не входит в круг моих обязанностей!
- Так за что же вы тогда деньги получаете, не за красоту же, в самом деле?
- Как! я распоряжаюсь, принимаю абонентов, получаю с них деньги, показываю мальчику, где какие книги стоят, свожу счеты, - мало ли дела!
- А вам, Екатерина Александровна, должно быть завидно стало, что для Екатерины Ивановны кавалеры под небеса лезут, - вмешался Слепцов.
- Пожалуйста, без ваших пошлостей, Слепцов! - сердито ответила ему княжна. - Ну-с, господа, - обратилась она к остальным, - я окончательно против допущения к нам тунеядцев-капиталистов.
- Зачем же тунеядцев? - возразила я. - Он может топить печи не хуже Василия Алексеевича, особенно теперь, когда Василий Алексеевич пренебрегает этим занятием, а также умеет не хуже Аполлона Филипповича валяться на диване, - покосилась я на Головачева.
- Так-таки не утерпели, чтобы в мой огород камушка не забросить, - заметил последний.
- Нет, с вами никакой серьезный разговор невозможен, - сказала мне с досадой княжна.
- Да как же вы хотите вести серьезный разговор о чепухе? Не все ли вам равно, что делает наш капиталист? Он вносит вам деньги и ничего от вас не требует, кроме того, чем пользуемся тут мы все.
- Да, но вы все живете на заработки, а он нет.
- Вы должны исключить меня, - заметила Коптева. - Я еще ни разу не заработала на целый месяц содержания и всегда приплачиваю из денег, доставшихся мне после бабушки.
- Вы другое дело: у вас глаза болят.
- Ну а у моего знакомого пальцы все болят, - возразила я.
- Нет, вы невозможны! - замахала на меня руками княжна. - Ну так как же, господа?
- Я одного мнения с княжной, - сказала Маркелова. - Если ваш знакомый пожертвует свой капитал на какое-нибудь полезное дело и примется сам за работу, то я готова его принять, но принцип капитализма не может вязаться с принципом коммунизма. Мы уже и так сделали много уступок, - затронула Маркелова самые больные струны Слепцова и бросила на него многозначительный взгляд, боясь, что при настоящем безденежье он способен поступиться чистотою принципа и принять капиталиста, с тем чтобы пользоваться его доходами.
Слепцов понял значение ее взгляда, и хотя мысль так легко и удобно пополнить все дефициты коммуны была для него соблазнительна, он не решался грубо попирать свои прежние взгляды и потому поспешил согласиться с Маркеловой.
- Да, вы правы, Александра Григорьевна, - состроил он глубокомысленную физиономию. - Пусть он внесет в общую кассу весь свой капитал: мы употребим его на полезное дело - и тогда милости просим.
- Ну, на это он вряд ли согласится, - заметила я.
- В таком случае, какой же он коммунист?
- Такой же, как и вы все!
- Да перестаньте вы с вашими коммунистическими кривляниями! - вмешалась Коптева. - Мы уже разглядели, каких коммунистических начал вы держитесь, и потому приберегите ваши слова для тех, кого вы еще можете морочить!
- Позвольте, если уже разговор переходит в этот тон, - сказал, бледнея от гнева, Слепцов, - то, разумеется, дальнейшие рассуждения немыслимы и наши прения должны прекратиться.
- Ну так, значит, в конце концов "a bas les capita-listes [Долой капиталистическое списки (фр.)]!"1 - засмеялась я. - О, неисправимые коммунисты! Впрочем, ваша стойкость ввиду наступающего голода просто трогает меня, и я перед вами преклоняюсь. А вас с победой, княжна! - обратилась я к последней.
- А вам бы, небось, хотелось, чтобы и в этом случае под вашу дудочку плясали?
- Кому же этого не хочется? Посмотрите, как вы сияете оттого, что пляшут под вашу! Впрочем, в данном случае - я сторона, я больше о вас с Маркеловой хлопотала, вас выручить хотела!
- Пожалуйста, о нас не беспокойтесь: о себе мы и сами позаботимся!
- Ну и слава Богу!
- А вот нельзя ли прекратить эти несчастные вторники? - заговорила опять Маркелова о самом больном месте. - Право, я не вижу, какая от них радость. Все близкие знакомые норовят прийти в другие дни, ссылаясь на то, что на наших беспутных вторниках-базарах толком слова сказать нельзя. А между тем у нас набирается такая масса каких-то странных шалопаев, приходящих, по-видимому, только из-за ужина, что я, право, не знаю, стоит ли из-за этого держаться вторников. Как ни упростила я ужин, а выходит такая масса провизии, что расходы наши почти нисколько не уменьшаются против того времени, когда хозяйством заправляла Екатерина Ивановна. Теперь количество поглощает то, что тратилось на качество.
- Нашли о чем рассуждать! ну, пусть себе приходят поужинать и чайку попить кому хочется. Уж, должно быть, очень они голодны, если на наш ужин льстятся. Меня так просто жалость берет, глядя на этих голодненьких, - вмешался Головачев.
- Да если они в самом деле из-за ужина ходят, то пускай их! - сказала участливо добрая Маркелова, затронутая за живое словами Головачева.
- Ну а все-таки вам не помешало бы, Аполлон Филиппович, позаботиться об освежении наших вторников, - сказала Коптева. - Какие были интересные люди - походили и перестали. Против голодных я, разумеется, ничего не имею, пусть себе ходят, да уж слишком они незанимательны.
- В самом деле, - встрепенулась Маркелова, - я охотно мирюсь с голодными, зато нельзя ли как-нибудь скрасить все это кем-нибудь интересным? Вот Василий Алексеевич, - тот все больше насчет вылавливания интересных дам, а вы занялись бы вылавливанием интересных кавалеров, Аполлон Филиппович.
- Да откуда мне их взять?
- Еще редакция "Современника" не вся у нас перебывала.
- Как не вся? Были и Пыпин, и Салтыков, и Некрасов. Кого же вам еще нужно? Там кое-какая мелкота только осталась, случайные сотрудники.
- Нет, постойте: вы забыли Жуковского.
- Да он к вам не пойдет.
- Вот мило-то! Это почему?
- Потому человек он серьезный.
- Прекрасно! За кого же вы нас принимаете после этого?
- За очень милых особ. Только, видите ли, Жуковский неподходящий вам человек.
- Вот пустяки! - воскликнула Маркелова. - Как там себе хотите, а к следующему вторнику извольте привести к нам Жуковского.
- Ей-Богу, не знаю, как к нему и приступиться-то!
- Какое малодушие! Скажите, что мы желаем его видеть, очень заинтересованы его статьями и просим прийти.
- Ну нет, на эту удочку его не изловишь!
- Ну, как там хотите, а чтобы был у нас в следующий вторник Жуковский, а то никто из нас к гостям не выйдет и Катю мы их занимать не пустим, - сказала решительно Коптева.
- Ничего, видно, с вами не поделаешь, как-нибудь попытаюсь, если завтра его в редакции увижу.
Свободное копирование
