Общежитие - 7

7

   В конце следующего месяца при сведении счетов оказалось, что несмотря на усиленную экономию Маркеловой, приходилось по шестидесяти пяти рублей с лица. Расходы сократились более чем на двадцать процентов. Но ввиду того что запасной капитал был весь затрачен, что княжна зараз внесла все, что могла, и теперь была без всяких ресурсов, что мы с Коптевой и Языков платили только по разверстке, да и не в состоянии были платить больше, дефицит оказался что-то около ста рублей. Головачев еще не кончил статьи, а из жалованья опять выслал двадцать пять рублей матери, опять купил себе табаку и сигар. Выходя из редакции с жалованьем в кармане, он повстречал какого-то приятеля, на радостях тотчас же пригласил его в трактир, где и проугощался так, что когда Маркелова стала спрашивать его жалованье, он передал ей тридцать рублей с небольшим, выторговывая и вымаливая еще мелочишки на извозчиков. Слепцов, не писавший ничего после своей неудачной критической статьи, и вовсе ничего не внес.

   - Этак мы обанкротимся! - негодовала Маркелова. - Какое право имели вы проедать коммунистические деньги в трактире? - обратилась она прежде всего к Головачеву.

   - Виноват, матушка вы моя Александра Григорьевна, - с шутовским смирением отвечал он.

   - Это бессовестно!

   - Бессовестно, бессовестно, казните меня! Дьявол попутал!

   Перед таким, хотя и деланным, смирением Маркелова оказалась бессильной.

   - Ну а вы как же, Василий Алексеевич? - обратилась она к Слепцову, который и на этот раз сумрачно рассматривал свои выхоленные ногти.

   - Да, кажется, я в прошлый раз внес вам сто пятьдесят рублей.

   - Да, но это не покрывает даже расходов по покупке вашей мебели. Не забудьте: это все, что вы внесли за два месяца жизни здесь.

   - Ну начинаются мещанские счеты! Я так и знал, что этим кончится! - Ссылка на мещанские счеты всего более уязвила Маркелову. Она тотчас же успокоилась.

   - Ну уж я, право, не знаю, господа, как быть, если все пойдет таким образом. Нет ли у вас чего лишнего продать? - спросила она после минуты общего молчания.

   - Вон, у Головачева до дюжины совсем новых сапог без дела в ящике валяются, - вмешалась княжна.

   - Сделайте милость, продайте! Я ничего лучшего не желаю, если за них можно что выручить, - подхватил радостно Головачев, имевший несчастную слабость щеголять своей ножкой и потому покупавший чуть ли не каждый месяц новые ботинки или сапоги, которые вечно жали ему ноги и не позволяли ходить. У себя в комнате он всегда сидел в туфлях.

   - Все это прекрасно, если нам удастся что-нибудь выручить за вашу коллекцию сапог, но это не может служить правильным ресурсом, - сказала Маркелова. - Я бы желала изыскать более верные источники дохода, господа.

   - Ну что же, я сяду писать, - сказал Слепцов. - А пока попрошу у Некрасова еще вперед денег: он обещал дать, если понадобится.

   - Это очень хорошо, но только нужно действительно писать. Не станет же Некрасов делать вам бесконечные авансы, если вы ничего ему не даете.

   - Само собою разумеется, дорогая вы наша Александра Григорьевна, - повеселел сразу Слепцов, довольный, что на этот раз гроза прошла мимо.

   - Ну а вы скоро кончите вашу статью? - обратилась она к Головачеву.

   - Самая малость осталась, только еще разок присесть - и готова!

   - Ну так, пожалуйста, присядьте! Жаль, что мои занятия в редакции мешают мне за вами наблюсти. А то бы я вас непременно около себя посадила и заставила кончать. Княжна, у вас теперь нет работы - займитесь-ка этим!

   - Ну нет, избавьте, пожалуйста! Если начать меня приневоливать, то я вовсе одурею и ничего не напишу. Мне нужна свобода! - завопил Головачев.

   Не довольствуясь этими мерами, Маркелова предложила на другой день новые мероприятия для сокращения расходов.

   - Господа, - сказала она, - мы должны стремиться к равноправию людей, а между тем поддерживаем весьма безнравственный принцип - принцип содержания прислуги. Предлагаю устранить это неудобство.

   - Каким манером? - воскликнул Слепцов. - Кто станет готовить нам обед?

   - Ну вот, я так и знала, что это будет главным аргументом против моего предложения и потому представляю вам нашу будущую кухарку, - указала она на княжну. - До сих пор она не могла найти себе подходящей работы, а поваренное дело в том виде, в каком мы им привыкли пользоваться, весьма несложно. Теперешняя кухарка остается у нас еще на месяц до выучки княжны, а затем и она отпускается.

   - Ну а белье как? - спросил опять Слепцов.

   - Для белья нанимается специальная прачка с тем, чтобы ничего другого не знать, кроме белья. Остальное все вы можете и должны делать сами. Согласны?

   - Я не согласна, - сказала я.

   Остальные молчали, соображая удобства и неудобства такого порядка вещей. Слепцов и без того до обеда проводил время в уборке своей комнаты, чистке своего платья и только не мёл сам - потому ему легче всех было согласиться на предложение Маркеловой.

   Головачев согласился по своей русской обломовщине. Языкова эта затея просто забавляла, и он готов был согласиться хоть бы для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Коптева вообще любила всяческие оригинальные нововведения. Не согласилась одна я.

   После долгих пререканий и разговоров, длившихся благодаря моему упрямству несколько дней, были отпущены обе горничные. Кроме кухарки и прачки, разрешено было оставить няньку при ребенке Маркеловой и девочку-подростка, на обязанности которой лежало водить гулять моего сына и присматривать за ним в мое отсутствие. При распределении общественных повинностей я выговорила, чтобы мне было зачтено делание визитов светским дамам и занятие гостей по вторникам, на что члены коммуны охотно согласились, находя эту повинность самой тяжелой и скучной.

   Поладив со мной, остальные члены очень скоро сговорились между собою относительно распределения работы. Чистить и заправлять лампы, а также топить печи взялся Слепцов. Накрывать на стол и приносить кушанье должны были по очереди Головачев с Языковым. Убирать общий зал и мести комнаты мужчин взялась Маркелова. На долю Коптевой выпало разливание чая, что она и без того делала. Княжне, кроме обязанности кухарки, было поручено ставить самовар, причем количество самоваров было решено ограничить только тремя в день. Затем, разумеется, каждый должен был убирать свою комнату.

   В первый день некоторые из членов коммуны оказали излишек усердия и добросовестности: Маркелова встала с петухами и принялась стучать в комнаты мужчин, требуя, чтобы они немедленно выходили, так как ей, ввиду раннего отъезда в редакцию, необходимо скорее подмести их комнаты. Головачев со Слепцовым поднялись злые-презлые. Напившись чаю, Слепцов надел щегольской архалучек, заказанный специально для топки печей и заправки ламп, и отправился в кухню за дровами, чтобы разносить их по комнатам и затапливать печи, для чего, в свою очередь, принялся стучать ко мне и к Коптевой. Мы тоже поднялись обозленные и затем все втихомолку стали придумывать, как бы устранить неудобство раннего вставания. На другой день Слепцов с Головачевым на стук Маркеловой просто отозвались, что предпочитают лучше оставаться с неметенными комнатами, лишь бы им не мешали спать. Великодушная Маркелова сама придумала просить княжну вымести попозже комнаты двум ленивцам, обещая ей помочь на кухне. Благодаря этому распоряжению и я с Коптевой были избавлены от раннего вставания. Тем не менее по комнатам в девять часов принялась стучать княжна, поставившая самовар под руководством кухарки. Она требовала, чтобы все немедленно шли пить чай, так как другого самовара не будет. Этим угрозам уже вовсе никто не поддался, и мы все продолжали спать. Когда же я пришла пить чай в половине второго, самовар был совершенно холодный. Вернувшаяся с рынка княжна подогревать его наотрез отказалась. Делать было нечего: я попросила подогреть самовар прачку, обещая ей от себя прибавку к жалованью, если она будет подогревать ежедневно, на что она охотно согласилась. Не успела она вынести самовар, как ко мне прибежала княжна.

   - Екатерина Ивановна, идите гладить! - крикнула она.

   - Это еще что? - спросила я с удивлением.

   - А то, что прачка вместо того чтобы гладить, подогревает вам самовар.

   - Если вам это не нравится, то подогревайте вы.

   - Мне некогда! Я занята на кухне и вас предупреждала, чтобы вы вовремя вставали. Повторяю: идите или гладить за прачку, или подогревать самовар!

   - Не умею ни того, ни другого.

   - Поучитесь: не мудреная штука!

   - Ну так я не хочу, если хотите знать правду, - засмеялась я недоумению княжны, которая растерялась от моего упорства.

   - Это бессовестно и явная эксплуатация!

   - Зачем же эксплуатация? Я прачке приплачу за лишние самовары.

   - Вы, может быть, и кроме самовара за что-нибудь ей приплачивать собираетесь?

   - Может быть.

   - Но вы с ней договорились, по крайней мере? - спросила она, окончательно сбитая с толку.

   - Эти подробности вас не касаются.

   - Но это выходит все тот же блин, только на другом блюде, и принцип уничтожения прислуги будет нарушен.

   - Разумеется.

   - Но мы не этого добиваемся.

   - Мне, право, нет никакого дела, чего вы добиваетесь. Я вот добиваюсь, чтобы мы не стесняли друг друга и не навязывали другим своих вздоров!

   Княжна, видимо, передала историю с самоваром Маркеловой, и та решила со своей стороны понаблюсти за тем, чтобы члены коммуны не пытались эксплуатировать прислугу тем или другим способом. На другой день было воскресенье, и Маркелова не уезжала в редакцию. Первым делом она полюбопытствовала посмотреть, сама ли я убираю свою комнату, и потому заглянула туда как раз в то время, как я сидела с сыном в зале, ожидая, пока няня уберет мою комнату.

   - Екатерина Ивановна, отчего вы не сами убираете комнату? - сказала Маркелова, входя в зал.

   - Я сама убираю, - ответила я хладнокровно.

   - Что же вы меня морочите: вашу комнату убирает Даша, вместо того чтобы смотреть за вашим сыном!

   - Она, если вам это так хочется, а в сущности я, так как сижу за нее с ребенком: обмен услуг! Я вот не вмешиваюсь, когда княжна за вас метет, а вы за нее дрызгаетесь в кухне.

   - Это другое дело! Если вы не хотите сами убирать вашу комнату, то убирать ее стану я с княжной, - сказала с негодованием Маркелова и побежала мести мою комнату, думая пронять меня своим великодушием. Я пошла за ней к себе.

   - Уступите на этот раз щетку Александре Григорьевне, Даша. Ей очень нравится мести пол. Сегодня она свободная и дома, - сказала я смеясь и пошла опять в зал.

   - Удивительно остроумно! - крикнула мне вслед Маркелова, оставаясь убирать мою комнату.

   В первую неделю Маркелова с княжной дулись на меня за несоблюдение вновь проводимого принципа и взапуски старались стыдить меня своим великодушием: выхватывали из рук Даши мои грязные галоши и принимались их мыть, бежали за лимоном или булками, когда я, в мой черед быть на побегушках, посылала вместо себя Дашу, очень любившую пробежаться. Убедившись в конце недели в тщетности своих усилий, а равно и в том, что и остальные члены ведут себя не лучше, Маркелова с княжной оставили меня в покое.

   Между тем Головачев в первый же день призвал себе на помощь накрывать на стол кухарку, совершенно не зная, как за это взяться. Несмотря на некоторое старание, он так путал и мешал кухарке, что та махнула на него рукой: "Ну вас - только мешаете! Шли бы лучше своим делом заниматься!" Головачев лучшего не желал и поспешил к себе в комнату. Языков даже и не пытался накрывать, потому что в следующие дни кухарка сама приходила накрывать на стол. В лавочку скоро все перестали бегать, предоставляя это дело прачке, кухарке или Даше. Сапог никто из мужчин сам себе не чистил: один Слепцов позабавился этим дня два-три, хвастая, что они у него никогда еще так не блестели. Усерднее и довольно долго занимался он топкою - и то больше потому, что это было хорошим предлогом не делать ничего другого.

   Наконец, стали случаться неисправности и по части топки. В таких случаях члены коммуны не попрекали Слепцова, а просто обращались к прачке или кухарке с просьбой затопить печь. Не прошло и трех недель, как зал мела прачка, а княжна совершенно покинула кухню, ни на волос не подвинув своего знания в кулинарном искусстве.

   Исправнее других несла свои обязанности я, не пропуская ни одного вечера по вторникам и отправляясь на званые светские вечера в качестве представительницы коммуны, по просьбе Головачева и Слепцова. В большинстве случаев я уступала им, хотя чувствовала неловкость положения в этих салонах, так как меня приглашали не из-за меня самой, а для показа, в качестве гастролерши из "коммуны". Об этом не раз говорили мне некоторые знакомые. Мне передавали даже такой случай: когда одна дама приглашала гостей посмотреть на меня и Слепцова, кто-то из приглашенных спросил ее совершенно серьезно: "И вы не боитесь?" - Чего же бояться? - спросила в свою очередь приглашавшая. - "Да как же, коммунисты, говорят, не признают чужой собственности, а у вас так много серебра и ценных вещей!"