Общежитие - 5

5

   Вторники наши с каждым разом все более и более разрастались, так что скоро все не могли уместиться в зале и предназначенных для приема комнатах. Пришлось открыть и соседние комнаты. Горничные то и дело бегали подогревать самовар. Коптева не в силах была справиться одна с разливкой чая; мне пришлось чередоваться с ней и прибегать к ассистентам из публики для накладывания сахара и передачи стаканов.

   Сначала такой наплыв всех забавлял, но мало-помалу это становилось несносным, особенно потому, что начинало собираться много каких-то молчаливых субъектов, рассаживавшихся по углам и стенам. Они сидели молча, изредка обмениваясь словами друг с другом, и оживлялись только к ужину, торопясь занять места поближе к закускам и водке. Нередко случалось, что члены коммуны спрашивали друг друга: "что за субъект сидит там? и кем приведен?"

   Вторники эти привели к тому, что в конце месяца, когда пришлось сводить счеты, расходы каждого члена коммуны равнялись восьмидесяти рублям вместо предполагавшихся пятидесяти. Большинство осталось недовольно таким результатом.

   - Этак, разумеется, никто не займет пустых комнат, - сказала княжна, более других пораженная громадностью цифры. - Кто же может платить такие бешеные деньги?

   Здесь я должна сделать маленькое отступление и напомнить читателю, что дело происходило в начале шестидесятых годов прошлого столетия, когда квартира ходила за 1200 рублей в год, говядина первый сорт стоила 8 - 10 коп. фунт, а вырезка филейная 30 коп. фунт. Зато и заработки литераторов были значительно ниже теперешних. Слепцов получал всего сто рублей за лист, Головачев сто рублей в месяц жалованья за свои секретарские обязанности и пятьдесят рублей с листа за библиографию.

   Теперь вернемся к коммунистам.

   - Недаром я была против всех этих вторничных затей, - заметила Маркелова.

   - Что, много вы набрали прозелитов с вашими вторниками? - посмеивалась она над Слепцовым.

   - А разговоров и сплетен еще больше пошло про нас. Говорят, мы какие-то афинские ночи устраиваем и валтасаровы пиры задаем, - добавила княжна.

   Слепцов сидел сумрачно и рассматривал свои ногти. Коптева относилась ко всему с насмешливой гримасой. Я была недовольна, потому что Маркелова упрекнула меня в расточительности.

   - Да пожалуйста, ведите хозяйство сами! Право, кроме скуки я для себя ничего от него не вижу: заказывай, записывай, считай, своди счеты и в конце концов получай выговоры, точно экономка или наемная кухарка! - пожаловалась я.

   - Ну, да полно вам из-за пустяков спорить, - вмешался Головачев. - Мало вы, видно, на свете жили и не знаете, во что может обойтись накормить хоть один раз такую уйму людей, что у нас по вторникам собирается. Я так просто удивляюсь, как это вы сумели так дешево устроить, Екатерина Ивановна! По правде сказать, глядя на наши вторники, я ждал, что мне того и гляди скоро придется свой халат закладывать, и просто поражен, услыхав цифру расходов. Никак не ожидал таких блистательных результатов.

   - Разумеется, тому, кто привык просаживать за картами и угощениями несколько сот в вечер, должны казаться мизерными наши расходы; но кто не привык жить на счет крепостного труда, тому очень неприятно тратиться на всякий любопытный сброд, который удостаивает нас своими посещениями, - раздраженно проговорила Маркелова.

   - И не стыдно это вам? - с укоризненной улыбкой обратился Головачев к ней. - Попрекаете человека увлечениями его молодости, в которых он уже давно раскаялся и от которых надеялся исправиться с вашею помощью. И не только меня обругали, а и людей, ни в чем не повинных. Ведь никто у вас не просил угощения: на это была ваша добрая воля.

   - Моей воли тут вовсе не было; я протестовала с самого начала против этой затеи.

   - Так, если это было против вашей воли, то мы со Слепцовым, что придется лишнего, приплатим.

   - Как вы смеете говорить такие вещи! - воскликнула с негодованием Маркелова. - Что такое обозначает ваша "приплата"? Разве речь идет о том, кому вносить деньги? Вносить должна касса, да вот еще эти барыни, - указала она на меня с Коптевой.

   - Да что, право, вносить-то, - лениво полез в карман Головачев и вынул оттуда скомканную пачку ассигнаций, причем на пол выкатилось несколько мелочи, которую он не дал себе труда поднять. - Сапоги себе купил, галстук, сигар, табаку, перчатки, матери двадцать пять рублей к отсылке приготовил; ну вот, какая-то безделица еще осталась. Сколько, не знаю. Матушка, Екатерина Ивановна, вы такая мастерица сводить всякие счета, сочтите ради Христа - до смерти не люблю деньги считать и не умею.

   Я сосчитала. Оказалось что-то около сорока восьми рублей.

   - На вашу долю не хватает тридцати семи рублей, - заметила я, передавая деньги Слепцову.

   - Стойте, стойте, Слепцов! - даже привскочил с места Головачев. - Неужто же вы так все деньги у меня и заберете?

   - На расходы нужно, - процедил сумрачно Слепцов.

   - Оставьте хоть сколько-нибудь мелочишки на извозчика: ей-Богу, не могу пешком ходить, у меня ноги болят!

   - Вот возьмите, так и быть, трешницу, - больше не могу! Я, право, не знаю, как мы этот месяц проживем; вон, по заборным книжкам еще не уплачено.

   - Позвольте, однако, осведомиться, - вмешалась опять Маркелова, - как это по заборным книжкам нечем платить? Сколько у вас денег в кассе, Слепцов? Неужели же мы с первых же месяцев начнем должать в лавки, - с этим я не согласна!

   - Да, право, я не знаю, сколько в кассе, - небрежно ответил Слепцов.

   - Однако же? Позвольте сюда кассу! Где она у вас?

   - Да про какую вы, в самом деле, кассу твердите? - вытащил свой бумажник и кошелек Слепцов. - Вот, что есть тут - это и касса.

   - Как? Это все, что у вас есть? - сосчитала что-то около двухсот рублей Маркелова.

   - А вы сколько же хотели?

   - Да помилуйте! Вам Сабанеев тысячу рублей оставил. Княжна все свои деньги, что-то около двухсот рублей внесла; я вам при переезде сюда сто рублей внесла, да на прошлой неделе пятьдесят. Они за свои покупки внесли, - указала она на нас с Коптевой.

   - Ну да, внесли. А за остальную-то мебель и посуду, кто вносил? Да еще за треть квартиры я внес.

   - Какая это мебель стоила столько? У нас с вами и Языковым мебель была; они вон заплатили; Сабанееву два табурета да кровать всего купили; Головачеву тоже диван да стол, а остальная мебель не Бог знает чего стоит.

   - Как вы это, точно по-писанному, рассуждаете: вы забываете посуду, шторы и прочее обзаведение. Потом не мог же я оставаться с прежней мебелью, которая вся развалилась. Мой прежний диван был просто снегом набит - вся внутренность так и растаяла, когда он в комнате обогрелся. Посмотрите, зато какой я себе теперь диван купил! Сафьяновый, волосом набит и всего шестьдесят рублей стоил! А остальная мебель какая шикарная!

   - Ну с вами не сговоришься, - махнула на него рукой Маркелова. - Только я вижу, что отныне мне приходится принять на себя не только ведение хозяйства, но и кассу, которую вот отсюда и выбираю, - стала она опоражнивать бумажник и кошелек Слепцова.

   - Нет-с, позвольте, - вступился Слепцов, - мне завтра нужно задаток за квартиру жены вносить.

   - Ваша жена не принадлежит к коммуне; мы не обязаны ее содержать!

   - Все равно, так или иначе, я должен нанять квартиру и потому прошу вас оставить мне хоть пятьдесят рублей.

   - Зачем же пятьдесят? Вы сколько за ее квартиру платите?

   - Пятьдесят рублей.

   - Для задатка вам и десять довольно.

   - Не один задаток; нужно кое-что прикупить, приготовить.

   - Что! Небось, попались? А мне мелочишки на извозчика не хотели отпускать! - засмеялся Головачев.

   - На извозчика я бы не попросил, потому что свои ноги есть, - скромно заявил Слепцов. - Мне на жену!

   - Ну, так уж и быть! Вот вам двадцать пять рублей делайте, как там знаете, больше ни копейки, - сказала решительно Маркелова. - Нужны вам деньги - пишите, а то вы оба ничего не делаете.

   - Как вам не грех попрекать, - заметил Головачев, - я вон статью о "Толковом словаре" пишу.

   - Только она у вас что-то вовсе не подвигается, хоть я о ней уже давно слышу. И немудрено, когда вы по целым дням на диване валяетесь!

   - Примусь, примусь, скорехонько напишу! Деньги за нее получу и полностью их вам все предоставлю, дорогая вы моя матушка!

   - Ну хорошо, хорошо, погляжу, - улыбнулась ему Маркелова. - И вам бы довольно по салонам странствовать, - обратилась она тоже с улыбкой к Слепцову. - Не мешало бы приняться за писание, особенно теперь, когда вы ждете жену с дочерью. Не воздухом они станут питаться, в самом деле!

   - Правда, правда, дорогая вы наша матушка! - бросился целовать руки Маркеловой Слепцов. - У меня давно уже отличная мысль созрела, и я примусь за ее обработку. Завтра же сообщу об этом Некрасову и попрошу у него еще аванс. Он ко мне давно пристает, чтобы я написал что-нибудь. Так ему и скажу, что не могу писать иначе, как в спокойном расположении духа, а для этого нужны прежде всего деньги.

   На другой день он действительно принес из редакции триста рублей, из которых отдал Маркеловой сто пятьдесят. Остальные полтораста он оставил для себя и своего семейства.

   После обеда, вместо того чтобы идти по обыкновению в гости, он выложил на свой письменный стол веленевую бумагу, потому что всякая другая отбивала у него охоту писать, долго приспособлял подходящее перо и, запершись на ключ, чтобы ему никто не мешал, принялся наконец действительно что-то писать. Через неделю у него оказалась написанной не беллетристическая вещь, которую ожидал Некрасов, а критическая статья, которую он отправил прямо в типографию "Современника". Это была статья, в которой он разнес Островского, всегда помещавшего свои вещи в "Современнике". Здесь, как везде, Слепцов бил на новизну и оригинальность. Прочтя его статью в корректуре, Некрасов перепугался и возвратил ее Слепцову, сопровождая тысячью комплиментов, хвалил оригинальность ее мыслей и очень сокрушался, что не может напечатать такой прекрасной статьи из боязни поссориться с автором критикуемых сочинений, одним из столпов журнала. "Вы поймите же, талантов у нас теперь обчесться, просто не знаешь, с чем и книгу-то выпустить! А он, ведь вы знаете, человек дикий, самолюбивый... Статьи Добролюбова совсем сбили его с толку, он одурел и считает себя чуть ли не выше Шекспира. Главной соли вашей статьи он не раскусит, обидится, и тогда он для нас пиши пропало!" Так передал нам Слепцов причину отказа Некрасова напечатать его статью. Насчет забранного аванса Некрасов успокоил Слепцова и обещал дать еще денег, лишь бы он ему написал что-нибудь беллетристическое.

   Слепцову все-таки жаль было отказаться от мысли напечатать свою критическую статью. Он отправил ее к Благосветлову, но тот назвал ее просто сумбурной и советовал вернуться к беллетристике, которую он с готовностью напечатает у себя.

   - Этот вовсе идиот! Туда же с советами! - проговорил Слепцов по прочтении благосветловского письма, которое вместе со статьей принесли во время нашего обеда. Рассердившись, он тут же разорвал корректуру и бросил в топившуюся печь.

   - Пиши им после этого!..

   И затем он надолго опять принялся за безделье и посещение светских салонов.