15. МГЛА НАД ГОРИЗОНТОМ
Жизнь в стране шла своим чередом, улучшения не наблюдалось. Продукты в Москве имелись: хорошая докторская и чайная колбаса, прилавки заставлены консервами из крабов. Прямо пирамиды из банок. Потом, при Хрущеве и Брежневе, все это куда-то исчезло. Однако везде стояли очереди. Мама говорила, что в деревне, кроме черного хлеба, водки и серых макарон, вообще ничего нет. Ей это рассказала приехавшая из-под Тулы подруга. Трудности всегда есть, но зачем кричать об успехах. В газетах писали, что капитализм загнивает, а у нас невообразимые успехи. Я приблизительно знал, как жили в Америке, вряд ли там за прошедшее время стало жить намного хуже. Ложь раздражала.
На витрине пельменной висел плакат с графиком уровня жизни по годам. Красный, неуклонно растущий график - это рост благосостояния в СССР. Синий график отражал падение уровня жизни на Западе. Только вот пельменей в пельменной не было - одни бутерброды с черствыми выгнутыми от долгого лежания ломтиками сыра. И рассольник из консервных банок. Чем тяжелее было с продуктами, тем громче по радио кричали об успехах.
Потом началась кампания борьбы с безродными космополитами. Так вычурно называли компанию травли евреев. Я каждый день с тягостным чувством открывал газету «Правда», которую мы выписывали. Там публиковали фельетоны про воров, жуликов, отщепенцев. Все фамилии еврейские. Пробежав быстро статью, я с облегчением иногда видел и русские фамилии: ни одни только евреи враги и предатели. Однако, внимательно прочитав статью, я, понимал, что она написана про евреев. Просто некоторые фамилии могут быть, как русскими, так и еврейскими: Левин, Галкин, Поляков, Белкин и т.д. Я просто физически чувствовал, как приближается что-то темное, душное, давящее.
У отца было очень плохое настроение. Когда ему становилось совсем грустно, он ставил пластинку с украинской песней про бандуру: «…через ту бандуру бандуристом стал!» Последнее время отец заводил ее особенно часто. Однажды вечером, когда я сидел на кухне и готовил уроки, то услышал, как отец и мама о чем-то шепотом переговаривались, но сначала я ничего не мог расслышать. Вот голоса стали раздаваться громче. Увлекшись, родители забыли про меня, и теперь я слышал каждое слово. Отец сказал, что министр Меркулов на днях вызвал его и предложил написать заявление об уходе по собственному желанию. «Не напишу я заявления, пусть увольняют, - сказал отец. Куда я пойду, нашего брата сейчас нигде не берут», - добавил он. Насчет брата я ничего не понял, однако было ясно, что надвигаются большие неприятности.
«Но Меркулов и особенно, его первый заместитель Сергеев всегда к тебе хорошо относились», - сказала мама. «Дело не в Меркулове, а в общей установке», - ответил отец.
«Ты бы обратился к Микояну», - посоветовала мама.
«Я звонил ему по «вертушке», он меня принял и сказал, что помочь ничем не может. Он тоже каждый день ждет для себя худшего. Пусть будет, что будет!», - закончил отец разговор.
Я съежился. Вот так! Понятно, что спрашивать «за что» было бесполезно и бессмысленно. Каждый день я внимательно смотрел на маму, следил за ее настроением. Я не сказал ей, что случайно подслушал ее с отцом разговор. Но ничего пока не происходило.
По телевизору продолжали ругать космополитов, продавших страну Западу. Ругали американцев, трубили о трудовых победах. Все, как обычно. В 1952 году разразилась новая беда. Арестовали врачей-вредителей. Развернулась кампания борьбы с сионистами.
С позиций сегодняшнего дня, разобравшись, что такое сионизм, я понял, что позиция сионистов должна была удовлетворять чаяния антисемитов всех мастей и оттенков. Сионисты призывали евреев не вмешиваться в жизнь России и СССР, не участвовать в движении эсеров, меньшевиков, большевиков, кадетов, а покинуть страну, переехать в Израиль и не участвовать в строительстве социализма в СССР. У евреев, мол, своя дорога. Почему государство не помогло сионистам переселить этих «вредных» евреев в Израиль, а предпочло сохранить в СССР, продолжая обвинять во всех «грехах», мне непонятно. Может быть, Сталину нужен был для поддержания своего режима мнимый, не очень сильный враг, преследование которого народ примет и одобрит? На сионистов, как в 30-годах на оппозицию, можно было свалить провалы в экономике.
Я вспомнил свои вопросы по поводу «врагов народа». Все выглядело очень похоже. В мозгу мелькали неясные догадки.
Было очень печально смотреть на ажиотаж некоторых знакомых, на их возбужденно-приподнятое настроение по случаю кампании борьбы с сионизмом в печати. Неужели антисемитизм так глубоко сидит в каждом русском? Хотя лично ко мне изменения отношения со стороны большинства ребят я не заметил. Кто-то даже стал относиться с сочувствием. Правда, некоторые друзья подходили ко мне и, заглядывая в глаза, спрашивали, что я думаю по поводу вредительской деятельности врачей. Я отвечал, что к вредителям отношусь, как все нормальные люди, крайне отрицательно. Сразу следовал второй вопрос, почему все вредители-врачи евреи? Я отвечал, что не все: самый главный врач, профессор Виноградов, русский.
Многие ученики сразу вспомнили про некоторых своих умерших родственников, которых, возможно, отравили врачи. Эти годы мне показались самыми хмурыми в моей жизни.
Такие футбольные термины, как корнер, офсайд, бек, были навсегда вычеркнуты из речи, в плане борьбы с преклонением перед Западом. Правда, слово «аут» почему-то осталось. Кто-то из моих друзей в шутку предлагал само слово футбол заменить на слово «тама.» Дело в том, что в те далекие времена, когда забивали гол, весь стадион ревел: «Тама!» Да и мы, играя во дворе, приветствовали каждый гол этим криком.
Борьба с космополитизмом и сионизмом нарастала, принимая все более разнообразные формы. Теперь стало выясняться, что почти все важнейшие научные и технические открытия были сделаны в России. Просто раньше это замалчивалось или злостно фальсифицировалось. Закон сохранения материи был открыт Ломоносовым, а Лаувазье просто примазался. По-моему, Ломоносов и без специально организованной кампании был великий ученый. Кто такие братья Райт, мы вообще не знали. Именно тогда была придумана каким-то шутником фраза, что Россия – родина слонов.
Отец не терял присутствия духа. Он говорил, что до погромов, какие были до революции и во время Гражданской Войны, дело не дойдет. Я спрашивал у отца, куда смотрит член политбюро товарищ Каганович. Ведь он тоже еврей. Отец ответил как-то странно: «Никуда не смотрит!»
Неожиданно умер Сталин. Всем казалось, что он будет жить вечно, как бог, пока не построят коммунизм. Мама плакала, она привыкла к Сталину, он был частью ее жизни. Она боялась, что теперь будет еще хуже. «Любые перемены всегда к худшему», - часто говорила она.
Отец был задумчив. Ему тоже было что вспомнить. Сталин – это тоже и его юность, молодость, работа, война. Он сказал загадочную для меня фразу, что теперь Микоян и Молотов останутся живыми.