Как я уже заметил, квартира Толстого после окончательного переезда в Москву была частью приусадебных служб особняка Рябушинского -- жилища Горького. На атмосфере дома Горького лежала печать кровавых тайн. Не до конца были ясны обстоятельства смерти самого, тогда еще не очень старого Горького (1868-1936). При неясных обстоятельствах погиб его сын Макс (1897-1934). Среди прочих обвинений якобы за его умерщвление был расстрелян один из главных руководителей советских органов госбезопасности нарком Г.Г.Ягода (1891-1938), который открыто волочился за женой Макса Тимошей. Был расстрелян бессменный секретарь Горького, сотрудник органов П.П.Крючков (1889-1938). Все ухажеры Тимоши -- женихи и второй муж -- гибли один за другим от рук НКВД. Слухи ходили разные. У меня сложилось впечатление, что даже Людмила Ильинична Толстая не решалась лишний раз заглядывать в этот горьковский вертеп.
Крестинский говорил, что только безумица не пожелала бы иметь ребенка от Алексея Толстого. Л.И., конечно, не была безумицей, но детей не заполучила. Вывод единственный: не могла. На наших глазах "наверху" втихаря возникали мужчины. Однажды это был кинорежиссер Михаил Константинович Калатозов (настоящая фамилия Калатозишвили; 1903-1973) -- автор нашумевшего фильма "Летят журавли". Видный кинорежиссер, он был еще и крупным кинематографическим сановником. Так, в годы войны он был представителем СССР в Голливуде, потом руководителем кинематографического главка. За связь с "графиней" Толстой получил прозвище КинематоГраф.
Калатозов порвал с Л.И. будто бы по собственной инициативе. Ушел от Л.И., -- и достиг громкой славы. В другой раз это был неприметный молодой офицерик.
Надо отдать должное Людмиле Ильиничне: она пеклась отнюдь не только о личной жизни, но и о памяти прославленного мужа, уделяя этому много времени, сил и средств. На моей памяти при входе в ее двор появилась гигантская мемориальная "плита" дорогостоящего красного камня. В 1957 г. в ста метрах от дома -- в скверике на месте кладбища перед входом в пушкинский храм Большого Вознесения -- сел, заложив ногу за ногу, импозантный Алексей Толстой работы скульптора Г.И.Мотовилова (1884-1963; позднее автора его вычурного надгробия на Новодевичьем кладбище).
В Москве немало масштабных работ Мотовилова, но большинство из них, на мой дилетантский взгляд, безлико. Самым приснопамятным его изваянием была по-видимому, так называемая, "балерина" -- помпезная верзила с откинутой в сторону рукой на высоченной круглой башне жилого дома на углу улицы Горького (дом 17) и Тверского бульвара, где жил С.Т.Коненков (один из менторов Мотовилова). Рука отсохла, и балерину демонтировали в 1958 г. Но ее можно заметить на документальных кадрах старой хроники.
К чести Г.И.Мотовилова надо сказать, что он не был раболепным лизоблюдом, станочником соцзаказа. Современник трагической эпохи, талантливый апологет сталинского монументально-декоративного украшательства, он не ваял вождей, не позорил себя одиозными выпадами против впавших в немилость, не был членом партии. Ему почему-то был заказан путь в Академию художеств, и вообще он не получал много почетных регалий, разве что Сталинскую премию первой степени 1950 г. за скульптурные работы в Институте научного коммунизма и за коллективный труд над барельефами "В.И.Ленин и И.В.Сталин -- основатели и руководители Советского государства" (оформление станции метро "Октябрьская", задуманной как храм Победы в Отечественной войне).
Художественный критик Сергей Попов пишет в журнале "Наше Наследие" No 58 за 2001 г.: "В отличие от многих советских художников, у Мотовилова не было творческого "раздвоения" -- когда официальные заказы исполняются "на потребу", а для себя, "в стол", идут произведения более высокого качества и раскованной пластики. Мы знаем только одного Мотовилова, верного себе во всех произведениях, пусть и терпевшего порой неудачи и кризисы. Признаваемого и гонимого практически в одни и те же годы. Судьба его работ разнилась кардинально: от портретов, выбрасывавшихся комиссиями буквально на помойку, до многометровых колоссов -- монументальных скульптур, венчавших целые комплексы зданий".
Мотовилов без устали декорировал наземные вестибюли и станции подземки (например, панно "Текстильная промышленность", "Сборка автомобилей", "Кораблестроение" на пилонах станции "Электрозаводская", 1942-44), но не выигрывал московских конкурсов ни на памятник Юрию Долгорукому, ни на памятник Лермонтову. Не стал украшением и достопримечательностью центра столицы и присевший на оттоманке у Никитских ворот с вскинутой головой бронзовый Алексей Николаевич Толстой. Если подходишь близко к нему, твой взгляд упирается в поднятый башмак. Не могу назвать это удачным скульптурным ходом. Кстати, именно из-за этой странной позы волокита с установкой памятника тянулась почти десять лет.
Сегодня в московской квартире Толстого, как и в особняке Горького, располагаются мемориальные музеи. Какое же это бередящее чувство бродить по музею, когда ты здесь неоднократно бывал в юности как в жилом помещении. Я хорошо помню мебель XVIII века, подлинные картины старых мастеров на стенах, дорогой антиквариат, гипсовую маску Петра I. Внизу, где жил комендант -- музейный гардероб. И только квартирка, где жила мама с Крестинским, остается в частном пользовании его вдовы.
Жизнь мамы с Крестинским была омрачена событиями, которые она, как опытный человек, обязана была предусмотреть. Но у нее не хватило необходимого негативного семейного опыта, и ее подвела добросердечность. Эти события послужили главным толчком к последующему разводу.
У Крестинского была жива мать -- преподавательница английского языка Лидия Александровна Крестинская. В описываемое время она была в очередной раз замужем за пожилым инженером дореволюционной закваски Павлом Густавовичем Амбургером -- дальним потомком генерала от инфантерии, графа К.Ф.Толля (1777-1842). Во время войны они уехали в эвакуацию в Ереван, да там и застряли. Московского жилья у них не было. Как следует из их общей фамилии, Лидия Александровна была в первом браке женой родного брата Людмилы Толстой, однако хоть как-то помочь ей перебраться в Москву Людмиле в голову не приходило. Маме же казалось немыслимым, что родители мужа прозябают в провинции.
Свободное копирование
