Почти у всего моего класса годом рождения был 1937 -- юбилейный год смерти Пушкина, который в стране отмечался исключительно широко. Это только позднее было принято специальное партийное решение отмечать не годовщины смерти, ибо чему радоваться, а годовщины рождения. Как я уже писал, пушкинский юбилей стал причиной, что у нас в классе оказалось шесть Аликов, Саш и Шур. Моим самым духовно близким товарищем по школе был, пожалуй, Шура Хайкин.
Шура Хайкин был младшим из двух братьев в прославленной семье. Его отец -- Семен Эммануилович (1901-1968) -- был профессором физики в Московском университете (1930-1946) и руководил лабораторией колебаний ФИАНа -- Физического института АН СССР (1945-1954). Они жили в профессорском доме за спиной старого здания университета на улице Грановского (ныне Романов переулок). Кстати, Шуру тоже почему-то не отдали в школу No 110, хотя она была к его дому в два раза ближе, чем 103-я. Родной дядя Шуры -- Борис Эммануилович Хайкин (1904-1978) -- был выдающимся дирижером и профессором поочередно Московской и Ленинградской консерваторий. Он работал и в Большом театре, и в Мариинке.
В связи с разводом и вторым браком отец Шуры резко поменял уклад жизни. В 1954 г. он переехал из Москвы в Ленинград, стал работать в Пулковской обсерватории и создал школу в совершенно новой тогда области астрономии -- радиоастрономии. С подачи Хайкина его аспирант Шмаонов сделал выдающееся открытие реликтового электромагнитного излучения Вселенной. Не вина Хайкина, что оно осталось незамеченным за рубежом, и в 1978 г. Нобелевскую премию по физике за это открытие получили американцы Арно Пензиас и Роберт Уилсон.
Упущенная Нобелевская премия по физике -- одна из примет советской науки, работавшей за "железным занавесом". Измерения Т.А.Шмаонова были надлежащим образом опубликованы по-русски, но не получили резонанса ни в стране, ни за рубежом. Теоретическая интерпретация измерений Шмаонова могла быть почерпнута из вычислений И.Д.Новикова и А.Г.Дорошкевича, но этого тоже не произошло. Будучи редактором "Историко-астрономических исследований", я предпринял специальные усилия для подробного освещения этой прискорбной для советской науки истории (публикация Н.Л.Кайдановского и Ю.Н.Парийского в ХIХ выпуске ИАИ, 1987; Наум Львович Кайдановский скончался в Питере на исходе 2010 г. в возрасте 103 лет).
Мы с Шурой Хайкиным хорошо понимали друг друга и часто делили свой досуг. Шура пошел по стопам отца и старшего брата Моисея (1921-1990; член-корреспондент АН СССР с 1987 г.): окончил лучшее учебное заведение страны Физтех, работал в ФИАНе. От отца он унаследовал слабое сердце, и скоропостижно ушел из жизни в возрасте около 40 лет. В Физтех в мое время можно было поступить только с колоссальной протекцией. Из нашего класса туда попали благодаря отцам лишь Шура Хайкин и Вадим Красниковский -- сын замминистра. Из Вадима, впрочем, никакого исследователя так и не получилось. Он безуспешно пытался написать кандидатскую по лазерам у академика Прохорова, а потом служил в аппарате Президиума АН СССР.
В конце сороковых годов мой дядя -- Жора -- решил наконец-то получить высшее образование. Дорога для него, автомобилиста со стажем, была одна -- в Московский автодорожный институт (МАДИ) у метро "Аэропорт". Но в свои тридцать с лишним лет после тяжелой жизни в войну он не мог выдержать вступительные экзамены. Мама натаскивала его к сочинению по литературе. Я -- по всем остальным предметам. После успешного поступления дяди Жоры в МАДИ у меня возникло бремя: до последних дней школы я делал ему в туши все задания по техническому черчению, а их были многие десятки. МАДИ, кстати, был, похоже, неплохим ВУЗом. Как-никак его заканчивал будущий Председатель Правительства Российской Федерации (с 2000 по 2004 гг.) Михаил Михайлович Касьянов.
Свободное копирование
