По моему разумению, именно ГОСЕТ фактически был средоточием еврейской культурной жизни в Москве и с погибшим Михоэлсом прощались здесь -- в зале его театра. Он был похоронен с почестями, и театру впопыхах присвоили его имя. Однако очень скоро это имя предали анафеме, ГОСЕТ был стерт с лица земли, а с 1951 г. помещение отдано Театру сатиры. В 1962 г. в него переехал другой театральный коллектив, получивший по месту расположения имя Театра на Малой Бронной.
Для полноты картины добавлю, что после революции в Москве существовал еврейский театр на иврите "Габима". Его поддерживали Станиславский и Вахтангов, но в отличие от театра Грановского-Михоэлса на идиш, "Габима" практически не имела публики и просуществовала лишь недолго. Уже в двадцатые годы большинство актеров "Габимы" перебрались в Палестину и продолжили деятельность театра там, где иврит был востребован. В 1958 г. театр "Габима" объявлен Национальным государственным театром Израиля. В нем играет много бывших советских актеров. После лишения советского гражданства именно в этом театре, например, ставил пьесу выдающийся режиссер Юрий Петрович Любимов.
Обстоятельства убийства Соломона Михайловича Михоэлса теперь скрупулезно исследованы. Маскировка убийства под дорожное происшествие была выполнена сотрудниками белорусского Министерства внутренних дел, за что три офицера тайно получили ордена Отечественной войны первый степени. Еще один был награжден орденом Красной Звезды, а непосредственный руководитель операции, тогдашний министр внутренних дел Белоруссии (1938-51), уроженец Кутаисской губернии, генерал-лейтенант Лаврентий Фомич Цанава (1900-1955) удостоен ордена Красного Знамени. В 1951 г. он получил повышение по службе -- стал заместителем министра Госбезопасности СССР. Циничные нравы того времени, я думаю, характеризуют награды главного убийцы: четыре ордена Ленина, шесть орденов Красного Знамени, полководческий орден Суворова первой степени, два ордена Кутузова первой степени и так далее. Арестованный на заре хрущевской оттепели, Цанава по официальной версии свел счеты с жизнью в тюрьме во время следствия 12 октября 1955 г.
Тело Михоэлса из Минска в Москву привезли поэт Перец Маркиш и друг Михоэлса Моисей Соломонович Беленький -- еще один человек, с которым мне доводилось встречаться после его реабилитации. Будучи студентом-философом, Беленький начал преподавать марксистко-ленинскую философию в театральном училище (техникуме) при ГОСЕТе. Подружился с Михоэлсом и стал заведующим этого училища. Одновременно был главным литературным редактором в издательстве "Дер Эмес". При разгроме Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) Беленького посадили, он был освобожден только после смерти Сталина. Его перу принадлежат книги на русском языке о философах Уриеле Акосте и Спинозе. На склоне лет он эмигрировал в Израиль. На предвоенной коллективной фотографии еврейского театрального техникума запечатлены Михоэлс, Беленький, жена Грановского А.В.Азарх-Грановская; там же во втором ряду стоит и папа.
А мама после войны прошла по грани ареста и гибели второй раз в жизни. Она в качестве внештатного корреспондента тесно сотрудничала с ЕАК и по счастливому стечению обстоятельств уволилась незадолго до его разгрома. Теперь на доме в начале Пречистенки, где размещался ЕАК, установлена мемориальная доска.
Один из еврейских поэтов того времени, Эзра Фининберг (1899-1946), вспомнил о нашем доме в Трубниковском переулке за углом от Центрального Дома Литераторов в стихотворении 1943 г., посвященном папе:
Я это тихо говорю, почти не раскрывая губ.
Я про себя шепчу слова, писательский покинув клуб:
"Давай-ка, Эзра, мы сейчас к товарищу зайдем,
Вот улица его, и вот родной знакомый дом".
(Перевод З.Миркиной)
Литературный критик И. А. Серебряный в книге "Современники и классики" (Советский писатель, 1971) приводит подстрочный перевод этого стихотворения:
Пойдемте, друзья, пойдемте отсюда все вместе.
Давайте все вместе зайдем к Гурштейну,
Он, как всегда, встретит нас милой улыбкой,
И в поздний ночной час, хоть он и давно устал.
Расскажет нам о Менделе и еврейском театре.
Он умел в тяжелый час облегчить, утешить боль, смягчить горести...
Среди сотрудников ЕАК мне запало в память единственное имя -- старик Абба Лев. Не знаю, прав ли я, но в моих глазах он был кем-то вроде тамошнего письмоводителя и исправно снабжал меня конвертами с первыми израильскими марками. Если бы они уцелели, особенно на конвертах, сегодня им не было бы цены. Но этого не случилось: они в какой-то момент времени, не знаю как, уплыли из моих рук.
Свободное копирование
