10 июля я выехал в Крым.
Близ Харькова в вагон вошел молодой человек, прилично одетый. Мы остались в отделении вдвоем. Незнакомец задремал у окна, проснулся и начал шарить по полу. -- "Будьте добры, помогите поднять иголку от шприца". Я поднял, и мы разговорились. Пальцы его были забинтованы. -- "Что с вами?" Он объяснил, что сердце плохо работает и пальцы, не получая питания, гниют. Он развернул повязки. Пальцы походили на обгорелые сучки. -- "Всю Европу изъездил, не помогли: от боли впрыскиваю постоянно морфий и уже сделался морфинистом. Сердце, чувствую, точно раскаленный уголек. Еду теперь в Харьков, чтобы отрубили пальцы". Он спрятал шприц и задремал, пустив на жилет слюну.
В Севастополь приехал я поздним утром. Пламенное солнце над бирюзовой бухтой, пыль, зной, южный душистый воздух. Но как добраться с пустым кошельком до Ялты? Деньги я все истратил дорогой. Сдав чемодан и подушку на пароходной пристани, я перекинул на руку мой черный, морского покроя, плащ, обдернул помятый китель и прошел к памятнику Нахимова. Татарин предлагал сочные миндальные персики. Я купил их на последний полтинник и остался без гроша.
Завтракая ароматными фруктами, я вспомнил, что в Севастополе проживает моя знакомая, дочь Е. А. Левестама, сестра застрелившегося студента. Без труда разыскал я дом ее. Мне отворил ее Муж, с которым знаком я не был; семья находилась на даче. Нечего делать, я объяснил затруднение, и учтивый хозяин любезно раскрыл бумажник.
Свободное копирование
