Часть пятая
Университет (1902--1907)
-- Московский университет. -- Знакомства и кутежи. ---- В Нижнем. -- Барон Таубе. -- Знакомство с Брюсовым. ---- Князь А. П. Щербатов. -- "Весы". -- Встреча с Бальмонтом. ---- Московские типы. -- Студент-самоубийца. -- Неврастения. --
3 сентября 1902 г. утром я прибыл с Колей в Москву. Стояла прекрасная летняя погода. В первый же день осмотрел я Кремль, дворец и соборы. Зашел в канцелярию историко-филологического факультета и на университетском дворе встретил Цявловского, окончившего Варшавскую гимназию и успевшего обрасти солидной бородой. Он тоже зачислился в филологи. Вечером был с Колей в Малом театре на "Ирининской общине".
Поселился я у А. Н. Алелекова, мужа моей крестной. Он служил в Лефортовском военном госпитале врачем и жил у церкви Богоявления в Елоховом проезде за Разгуляем. Коля университета не окончил и занимался в городской управе. Из сослуживцев его помню рыжего бухгалтера, отца одиннадцати человек детей, жившего на 75 р. в месяц. Он постоянно был весел, но кончил самоубийством. Коля снимал комнату у пожилого актера. Мрачный хозяин в поддевке украшал косяки дверей и крышки альбомов своим девизом "Все мы скоты и мерзавцы, умрем ничего не останется". Единственный сын его, мальчик лет девяти, вынес, вероятно, из отцовского афоризма твердый взгляд на жизнь.
Я по природе романтик. В университетские стены влекло меня не настоящее, а прошлое. Я чувствовал себя современником Фета и Аполлона Григорьева.
В обширной, залитой солнцем, аудитории началась первая лекция. Читал Герье. Мне понравилась строгая наружность и точная речь профессора: все было очень умно и дельно. Но романтизм мой требовал не того. Я ждал восторга и вдохновения; мне нужен был второй Гоголь-Яновский с его "народовержущими вулканами". А с кафедры тянулась ученая сушь об истории Французской революции.
Князь С. Н. Трубецкой читал историю древней философии. Я знал, что Трубецкой дружил с Владимиром Соловьевым, умершим у него на руках, но лекции князя от этого не были интереснее. В них постоянно упоминался термин "сущее", надоевший, должно быть, самому лектору до чрезвычайности. Это было заметно по лицу.
Русскую литературу читал А. И. Кирпичников, в апреле умерший. В нем мне не нравилась склонность к юмористике. Любил побалагурить с кафедры и знаменитый Ключевский. Безукоризненно читал о Марциале А. А. Грушка, молодой классик. Это был тип европейского ученого, профессор-джентльмен.
Университет мне быстро наскучил. Я все реже посещал его. Наш суб-инспектор И. В. Софийский, добродушный старик, ставший со мной на отеческую ногу, прозвал меня за это "Шалды-булды".
Раз в булочной Филиппова со мной заговорила старая дама и пригласила к себе. У нее была гимназистка дочь и сын, филолог нашего курса. Здесь я познакомился с двумя подругами хозяйской дочери и был поочередно у каждой. Там я опять встречал новых лиц и получал приглашения. Кажется, я мог бы перезнакомиться так со всей Москвой.
Иногда, по утрам, идя на лекции, встречал я у Театральной площади высокого красивого старика в синей поддевке, с брелоками и в русских сапогах. Каблуки у него были круглые, огромные, каких я ни у кого никогда не видел. Старик имел деловой, озабоченный вид. Это был известный "маг и волшебник сцены" М. В. Лентовский.
6 октября состоялось открытие филологического общества. После заседания и речей я с Мясниковым и рыжим нижегородцем-филологом (Мясников был юрист) отправились в ресторан "Версаль" на Тверском бульваре. Захмелели мы быстро. К нам пристал какой-то щеголеватый, подержанный француз, и мы все вместе очутились в передней среди толпы студентов. Помню плавающую в тазу рыжую голову мертвецки упившегося филолога и кричащего на швейцаров красного Мясникова. Мы сели в пролетку. Француз полез было на козлы, но студенты его стащили, уверяя, что это сыщик. Очнувшись поздно ночью на бульваре, я не нашел своих серебряных дедовских часов, подарка бабушки.
Свободное копирование
