Светское общество, однако, мне стало надоедать, и я все чаще забывался за бутылкой.
Весенней порой нижегородские обыватели любили ужинать на пассажирских пароходах, стоявших у пристаней. Лакомились ухой из стерлядей и свежей икрой. Я, Алфераки и еще два-три приятеля часто посещали волжские суда, спрашивая коньяку и ужин. Обратно в гору подымались пешком, при луне и звездах. Бодрый стук задержанной паровой машины, свежий ветерок с Волги, огненный коньяк с лимоном, веселая болтовня, остроты, предрассветная перекличка птиц.
На ярмарке толстая сводня кричала мне умиленно: "Ах, ты, херувим райский! пойдем ко мне: барышню хорошенькую дам!"
Школьные дела мои шли плохо. Балы, ухаживанье, театры, попойки, отнимали немало времени. Я уже примирился с мыслью оставить гимназию. Но куда деться? О кавалерии отец слышать не хотел. Он приказал мне брать уроки рисования и готовиться в Школу живописи, ваяния и зодчества. Я отправился к нижегородскому художнику и фотографу А. О. Карелину. Это был длинноволосый бородатый старик, воспитанник Академии художеств. Он учил живописи и знал толк в старинных вещах. Жена его, урожденная Лермонтова.
У П. Ю. Лермонтова, деда поэта, было три сына: Юрий, Николай и Петр. Семья Петра вымерла, а Николай имел 18 сыновей. У одного из них, Григория, дочь Ольга вышла за Карелина. Старик давал мне срисовывать кубики и пирамиды, во время занятий возился у себя в мастерской, напевая приятным тенором, разбирая парчу, картины и серебро. Уроки в августе прекратились. На переэкзаменовке я отлично написал греческое extemporale и был переведен в VII класс.
Свободное копирование
