Старший брат

СТАРШИЙ БРАТ

Мы втроем — мама, я и чужая женщина. В моих руках шарик, сделанный из пластмассы. Он, как волчок, может вращаться вокруг своей оси. И гравировка: «Планета Земля. Сделал сам, моей Шурочке. Миша Триус». В комнате долгая, тягостная тишина. Не пойму, что же сейчас взорвется: земля или мое потрясенное сердце? Это его  почерк, а внутри прядь его  пепельных волос. Неужто спустя тридцать семь лет мы узнаем из уст этой женщины всю правду его военных лет и гибели?

В вещах Миши, присланных в самом начале войны военкоматом, лежала записка: «Вот сейчас строчу эту записку и отправляюсь на запад. Писать некогда, да еще и не о чем. Хочу сказать только одно: я, боец Особого Коммунистического батальона, обещаю выполнить порученное мне задание, отдать всю энергию на разгром врага. Гитлеровский террор будет уничтожен».

Было еще несколько скупых писем из госпиталя и телеграмма: «Здоров. Выехал в запасную часть». А потом было молчание. Сначала оно казалось тревожным, затем — вечным. А на все ежегодные запросы отца приходили ответы: «В списках не значится».

Так, постепенно теряя следы, мы незаметно похоронили Мишу в своем сердце. И все же в этом не было конкретности. А вот теперь живая весть о нем от бывшего командира международной роты движения Сопротивления в странах Европы «Смерть фашизму» — Александры Михайловны Галенковой. Близкой подруги, чудом вышедшей из пекла. И все сразу стало конкретным. Мы пережили его смерть заново. Миша был заместителем Шуры. Мы стараемся быть сдержанными и день за днем без слез делимся воспоминаниями, разрывающими душу. Наша семья считала, что он погиб в сорок первом, что его воинский путь был короток и ему не довелось познать не только счастье победы, но и радость нашего наступления. Теперь мы понимаем — писем домой разведчики не писали. Сообщений о разведчиках не давали.

Я снова смотрю на шарик. Такой подарок — всю Землю! — мог придумать только он, оставаясь романтиком до конца. Шарик сделан за десять дней до гибели Миши. Проносив его тридцать четыре года как талисман, Шура дарит его в годовщину Мишиной смерти маме. И — в конверте: «Дорогая мама! Крепись, ты очень нужна нам. Миша израсходовал последние секунды, отпущенные ему на самоспасение, для подвига. Отдал жизнь, но продолжает жить в нас».

Шура — воспитанница детского дома. Смотрю на ее фотографию тех, военных лет. Юное задорное лицо, две толстые косы падают на грудь. Женщина, девчонка, которой было доверено командование десантно-разведывательной ротой численностью в шестьдесят человек. Все это кажется невероятным, но это факт, подтвержденный документами. Она почетная гражданка Чехословакии, а грудь ее украшает множество орденов и медалей.

Передо мной чехословацкий журнал со статьей о боевой операции, во время которой погиб Миша. Фотография памятника — вот уже много лет здесь стоит почетный караул. В могиле героя лежит мой старший брат — советский разведчик, гвардии лейтенант Михаил Борисович Триус. На вечную память там, в Ходове (Чехословакия), выставлен его портрет. Фотографию памятника сделала сама Шура и привезла нам.

Шура рассказывает, уже смеясь, как Миша гонял всех на зарядку. Он ведь и до войны был отличным спортсменом. Не раз говорил мне, что люди, не знающие радости спорта, обедняют свою жизнь. Он занимался гимнастикой, волейболом, легкой атлетикой, боксом, а с восемнадцати лет — парашютным спортом. Стал парашютистом-инструктором, а затем еще и летчиком. Он навсегда полюбил небо той неистовой и самоотверженной любовью, на какую бывают способны только люди, сильные духом и щедрые сердцем.

Шура вспоминает, как в короткие минуты отдыха Миша читал однополчанам стихи, рассказывал и сочинял разные истории, которые бойцы слушали затаив дыхание.

…Как все старшие дети в семьях, Миша рано стал взрослым и очень заботился о нас. Нам было интересно с ним играть, и мы любили слушать его нескончаемые сказки, которые в основном он сам и выдумывал. Чаще всего игры и сказки сочетались — фантазией он обладал необычайной. Больше других нравились нам игры и сказки про джунгли. Под письменным столом мы устраивали хижину. Зажигали лампочку, покрывая ее лоскутом красной материи. На каждом шагу нас поджидали «опасности». Это были самые счастливые часы детства.

Миша был высокого роста, стройный, атлетического сложения. Глаза серые и словно заглядывающие в душу. Сдержанный в проявлении чувств. Вероятно, бесстрашным он был всегда, по крайней мере таким я его запомнила. Когда мы жили на Волге, он решил научиться плавать не постепенно, как другие, а сразу бросился посреди реки в воду с парома у всех на глазах. Выплыл. Миша не знал чувства страха, учил и меня его преодолевать. Я ведь в детстве была трусихой: боялась оставаться одна в квартире, боялась грозы, боялась коров. Как мне пригодилась потом его школа мужества!

«Мужество, — говорил Миша бойцам, — это умение преодолеть страх в минуты опасности». О его храбрости в ликвидации отряда СС, состоявшего из унтер-офицеров, с глубоким уважением рассказывали однополчане и немецкие антифашисты.

В роте Миша был еще и химиком. Кто-то сказал, что химия — наука смелых. В вестибюле химико-технологического института имени Менделеева на мраморную доску памяти менделеевцев, отдавших жизнь за Родину, золотыми буквами нанесено и его имя. В этом институте начался его путь в науку, которой он увлекся самозабвенно, как и всем, что делал. В нем было упорство настоящего исследователя. Перед самой войной было одобрено первое его изобретение. Он учился тогда на четвертом курсе. Его жизнь оборвалась слишком рано. Кто знает, каких вершин достиг бы он в науке. Он так много мог дать людям. Да ведь он и отдал все, что было у него самое ценное, — свою жизнь…

Мастер хитроумных боевых комбинаций, составитель надежных легенд для разведчиков, гвардии офицер батальона особого назначения. «Он всегда интересовался однополчанами, — рассказывает Шура, — и помогал им. Так, чертить карту должен был чех Франя Шлехте. Но делал это всегда Миша. Расспрашивал однополчан о жизни, успокаивал их, незаметно для других думая, тревожась и за свою семью».

…Это было третьего октября сорок четвертого года. Последняя дружеская беседа по подготовке к боевой операции на аэродроме «Три дуба» в Словакии. Кому хоть раз приходилось встречаться со смертью с глазу на глаз, тот понимает тяжесть службы разведчиков. Они ежедневно на передовой. Фронтовики знали, где враг, могли писать письма. Вот наши окопы, впереди — минное поле. Иногда, если это затяжная оборона, — колючая проволока. За нейтральной полосой — враг с его укреплениями. Борьба же в тылу врага не имеет линии фронта.

Глуховатым, негромким голосом, как всегда, Миша говорит перед взлетом на задание об исключительных делах разведчиков-парашютистов, рисует обстановку, в которой они должны действовать, объясняет, как могли они, подчас самые юные ребята, перехитрить гитлеровских опытных головорезов, прошедших диверсионную подготовку в странах Европы.

Миша говорит о смысле жизни. Мы часто задумываемся о ней, о ее ценности. Сравниваем, сопоставляем. Есть два уровня сознания: один человек может сделать, другой не может не сделать. Миша был из тех, кто не может не сделать. Вот в чем суть.

«Жизнь человеческая дороже всего на свете, — говорит Миша, — но самой жизни сильнее готовность отдать ее за то, что дорого и свято людям».

Перед своей гибелью Миша действовал в Найдеке, где находилось засекреченное производство ракетных мин и радиоаппаратуры. Со своим другом, чехом, уроженцем тех мест, Франей Шлехте Миша участвовал в операции по уничтожению завода, где изготовлялись деревянные и пластмассовые мины.

Подпольной кличкой Миши было Пламенный. Из далекого детства светит мне пламенное сердце брата. «Пламенный» — так писал он на обложках юношеских дневников. По имени одного из героев Джека Лондона. Может быть, поэтому каждый раз в день его рождения, двадцать девятого июля, среди цветов, в которых утопает его портрет, больше всего бывает флоксов. «Флокс» по-гречески — «пламя».

Двенадцатого октября сорок четвертого года Миша под огнем вынес ребенка из концлагеря Нова Роле в корзинке с мусором. Девочку удочерила чешская патриотка.

Четырнадцатого октября сорок четвертого года в ночь с пятницы на субботу Миша погиб. Выполнив задание и возвращаясь в штаб, он случайно встретился с группой эсэсовцев и взорвал гранатой их и себя. Граната была изготовлена им же.

Перелистываю пожелтевшие странички юношеских дневников Миши:

«Что значит Родина? Это мои горы, мои деревья, мои сестры, мои друзья, мои любимые…

Как не гордиться такой страной, как наша? Страной, которая творит новый мир, нового человека? Смотришь на небо и радуешься, что над моей страной оно самое высокое — его подняли мои летчики, мои стратонавты…

Пути для героизма не заказаны. Героем может быть летчик и полярник, красноармеец и писатель, пастух и философ. Героизм — явление народное. Народ создает героев так же, как легенды, сказки, песни».

Свои убеждения Миша подтвердил жизнью. Короткой и пламенной…