С рассветом — снова команда «Вперед!» И снова моя батарея направляющая. Так добрались мы до села Жернава и тут столкнулись с противником. Он открыл артиллерийский огонь. Примчался командир полка Ольховенко, осмотрел местность, оценил обстановку и решил, что дальше продвигаться нельзя. Моей батарее он приказал занять оборону.
Село Жернава раскинулось по долине. К зеленой крутой горе прижалась железнодорожная станция. Разбросанные так и этак дома с чахлыми кустами перед окнами создавали довольно унылый вид. А тут еще продолжают рваться вражеские снаряды и воздух наполняется гарью.
Ольховенко показал, где я должен поставить свои самоходки, и, не задерживаясь, укатил на своем «виллисе». Его штаб находится где-то у села Волосянка. Там же и остальные батареи нашего полка. Под огнем противника, прихватив с собой командиров машин, я осмотрел местность. Каждому экипажу определил место расположения. И мои молодые офицеры: Хвостишков и Мухин, впервые столкнувшиеся с огнем противника, повели свои боевые машины на указанные им места. Передвигаться же надо было так, чтобы противник их не заметил. Однако укрыться невозможно. Деревья кругом низенькие, дома одноэтажные, приземистые. Ясно, что, едва мы въехали в село, противник нас заметил и начал артобстрел. К счастью, снаряды ложились позади нас, тем не менее Миша Прокофьев, вижу, изменился в лице, побледнел, не улыбается. Пристально смотрит на меня: вероятно, я выглядел не лучше.
Тем временем в Жернаву вошла наша пехота. Солдаты быстро окопались, заняли оборону. Их присутствие невольно вселяет бодрость. Скоро я встретился с их командиром, боевым, энергичным майором. Держался он храбро. Расспросил меня, где стоят мои самоходки, и решительно сказал, что с этих позиций вести огонь по противнику невозможно. Предложил две самоходки выдвинуть вперед, ближе к противнику. Я не возражал. Но как их выдвинешь на глазах у врага? Самоходка — отличная мишень. Ударят бронебойным — прошьют машину насквозь. А не то фугаской накроют, и сгорит она, как сгорела в Делятине машина Грешнова... Однако когда я сказал своим командирам, что нужно сменить позиции, дабы быть от противника на расстоянии прямого выстрела, ни Хвостишков, ни Яковлев не выразили ни малейшего сопротивления. Раз надо — значит надо. Но выехали не сразу, сперва хорошенько разведали пути передвижения. Вместе с пехотным командиром я наблюдал потом, как они меняли свои позиции. Первой тронулась с места машина Коли Хвостишкова. Проскакивая от дома к дому, она уклонялась от прицельного огня. Но чего это стоило Николаю. Я и то был в тревоге. Все казалось: вот раздастся выстрел, и самоходка Коли Хвостишкова вспыхнет, как подожженный коробок спичек. Слава богу, все обошлось. Благополучно сменил позицию и Вася Яковлев. Пехотный майор пожал мне руку и сухо произнес:
— Теперь мои пехотинцы защищены надежно!
Но, как бы самоходчики ни маскировались, противник нас заметил. И, конечно, открыл огонь. К счастью, эффективность его была невелика — самоходки-то стояли в укрытии. Ни один вражеский снаряд в них не угодил, но понервничать нам пришлось. То и дело слышишь шуршание летящего снаряда. Затем взрыв, свист осколков. А ведь каждому кажется, что снаряд или осколок летит прямо в него. Все дни обороны Жернавы были для нас опасной игрой в прятки со смертью. Удручало, что никак не можем обнаружить вражеские пушки. Где они? Откуда бьют по нам? Знать бы это, наши самоходчики давно бы их накрыли и тем проложили путь на Ужгород: до него рукой подать.
Четыре дня обороны вымотали нас. Думалось только об одном: когда будет этому конец? Когда дадут приказ: «Вперед!»? Когда я соединюсь с остальными батареями и все мы ударим по противнику, чтобы ринуться на освобождение Ужгорода?
И вот наконец является ко мне посыльный от Ольховенко. Приказано срочно сняться, вернуться в село Волосянку и соединиться с другими батареями. Я в недоумении: почему назад, а не вперед? Да еще так срочно и не ночью, а днем. Ведь противник заметит нас и возьмет на прицел. Но посыльный твердит одно: ничего не знаю, мне велено передать: срочно двигаться в Волосянку! Собираю командиров машин, передаю им распоряжение командира полка. Офицеры мои и рады, и, как я, встревожены. Однако делать нечего: приказ есть приказ. Объясняю командирам порядок передвижения. Первым выезжает Хвостишков, за ним Яковлев, потом Данциг, Мухин. Я на самоходке Прокофьева еду последним. Наш выезд из Жернавы прикрывала артиллерия. Однако противник заметил и открыл по нам огонь.
К счастью, наши самоходки от вражеского артобстрела не пострадали, благополучно преодолели линию огня и удалились в безопасную зону. Тут, вижу, и Миша Прокофьев повеселел. А то сидел на дне самоходки, боялся высунуться, чтобы не быть изрешеченным вражескими осколками.
В Волосянке я нашел Ольховенко. При нем уже были все трое моих коллег: Терехов, Емельянов и Бирюков. Они было кинулись ко мне с расспросами: как там, рядом с противником? Но Ольховенко прервал их и в краткой форме приказал нам быть готовыми к маршу в сторону Верецкого перевала. Дело в том, сказал он, что венгерский генерал (при этом он назвал его фамилию) сдался в плен и силы противника там значительно ослаблены. Нам предстоит добить его во что бы то ни стало.
Свободное копирование
