В наш беркширский дом пришли в гости русские друзья. Стас и Катя, красивая молодая пара, бывшие студенты географического факультета МГУ. Катя – выпускница кафедры, где доцент Владимир Николаевич Солнцев преподавал науку до отъезда в Англию. Стас – перспективный учёный-гляциолог, занимающийся изучением ледников. Стас получил место научного сотрудника в университете английского города Рэдинга, что совсем неподалёку от нашего беркширского жилища. Мы стали дружить «домами» и иногда собирались вместе на кружку английского чая и кое-чего русского покрепче.
Была середина лета, и мы коротали тёплый английский вечер за столом на открытой террасе, выходящей в маленький приватный садик. Проводить время в компании Стаса всегда было очень интересно. Он регулярно совершал путешествия в заледенелые горные уголки земного шара, по возвращении из которых рассказывал захватывающие дух истории. К тому же, как всякий настоящий полевой работник, Стас умел и любил выпить. Без этого умения было бы сложновато в тридцатиградусный мороз ночевать в необогреваемых палатках на ледяных вершинах гор.
Подустав от умных разговоров о возрасте ледников и туманных перспективах географической науки, мы с Катей отсели в сторонку и отвлеклись от наших мужчин беседой о сугубо девичьем. Меж тем, длинная обойма бутылок с водкой и виски продолжала неумолимо разряжаться. К середине ночи под садовым столом образовалась внушительная батарея из опустошённых стеклянных ёмкостей.
- Пора спать! – объявили мы притихишм мужчинам.
Стас послушно встал и вышел из-за стола. Сильно качнувшись, но удержав равновесие, он без лишних слов двинулся на второй этаж дома и растворился в недрах гостевой спальни. Катя отправилась следом оберегать ночной покой гляциолога-мужа.
Доцент Солнцев остался сидеть за столом, уткнувшись носом в рюмку с недопитой жидкостью. На мой призыв последовать примеру младого поколения и отправиться в постель сей задремавший учёный муж никак не отзывался. Пришлось его тормошить и выдирать из-за стола, крепко держа за подмышки. Подталкивая впереди себя словно тележку, гружёную садовым мусором, я сопроводила до второго этажа с трудом стоявшего на своих двоих профессора. По пути он слабо сопротивлялся, требуя, чтобы ему ещё налили выпить, дали покурить и поднесли чашку кофе. Перед почивальней запросил остановку в ватерклозете. Доставив груз по назначению, я прикрыла за ним дверь, и вернулась на первый этаж. На душе было тревожно.
Через несколько минут сверху раздался отчетливый грохот. Я взлетела по лестнице и распахнула дверь в туалет. Доцент Солнцев стоял рядом с унитазом, мотаясь из стороны в сторону и глядя на меня мутным взором. В руках он, как щит, держал крышку сиденья от унитаза. Крышка была выломана из сиденья «с мясом». Отколовшиеся куски сиденья вместе с болтами и гайками, некогда скреплявшими конструкцию ватерклозетного трона, в разбросанном виде валялись на полу. «Что случилось?» – попыталась дознаться я. «Я, кажется, упал» - с трудом прошептал доцент. Смутно ощущая свою вину за ущерб, причиненный туалетной недвижимости, доцент полностью прекратил всяческое сопротивление и послушно позволил отбуксировать себя в постель.
Гости покинули нас утром следующего дня. Самочувствие Стаса было плоховатое, но терпимое. Молодой могучий организм пока ещё сносно справлялся с ударами алкоголя.
С Солнцевым дело обстояло куда хуже. Продрав глаза в середине дня, он выглядел прескверно и стал жаловаться на боль в боку. Было ясно, что это даёт о себе знать печень, крайне утомлённая зелёным змием. По телефону я стала советоваться с нашими российскими родственниками, умудрёнными борьбой с печёночными болезнями. Получила рекомендации по домашним средствам оздоровления.
Но к вечеру боль усилилась и стала невыносимой. Солнцев сидел в кресле, застыв в одном положении, ибо каждое движение при ходьбе усугубляло болезненные ощущения. Задумавшись, почему печень так бурно себя ведёт, я обратилась в интернет за дополнительной консультацией. На подробной схеме строения человеческого тела значилось, что печень расположена с правой стороны. А бок болел левый. Согласно анатомии, шалила селезёнка, и это пугало больше, чем печёнка, которая, как известно, способна полностью восстанавливаться. Мы провели бессонную ночь – Солнцев мучился от свербящей и стреляющей боли в боку, я – мучилась от страхов и сомнений в том, что селезёнку, ушибленную ударом об унитаз, удастся вылечить. Вызов скорой или врача на дом успехом не увенчался. В Англии это вообще сделать весьма затруднительно кроме тех случаев, когда у пациента прихватило сердце или он умер. «Ваш муж в сознании, может передвигаться?» «Вы знаете, ему очень больно ходить». «Тогда вызывайте такси или на своей машине сами везите его в травмпункт».
Рано поутру мы отправились в травматический пункт при королевском госпитале города Рэдинга. Английское название этого заведения звучит гордо - Accidents and Emergency Department. Что на русский переводится как Департамент несчастных случаев и чрезвычайных ситуаций.
Мы провели там часов пять, не меньше. В многочисленных залах и отсеках торжественного департамента околачивались десятки пострадавших от чрезвычайных ситуаций. Процедура регистрации и обслуживания обратившихся за медицинской помощью внушила уважение своей степенностью и обстоятельностью.
В первом отсеке необходимо было зарегистрироваться, кратко описать причину своего обращения и объяснить, при каких обстоятельствах возникла боль. Солнцев Владимир. Проживает по такому-то адресу. Профессор в отставке. Упал и ударился.
Во втором отсеке долго ждать встречи с медбратом. Вновь перечислить ему свои основные биографические данные и чуть подробней объяснить причину обращения. Солнцев Владимир. Проживает по такому-то адресу. Профессор в отставке. Упал и ударился. Где упал? В туалете.
В третьем отсеке долго ждать встречи с врачом. В очередной раз сообщить свои биографические параметры и подробно описать, что, где и почему болит. Солнцев Владимир. Проживает по такому-то адресу. Профессор в отставке. Упал в туалете и ударился. Обо что ударился? Об унитаз.
В четвёртом отсеке надлежало сделать рентген. Дождавшись снимков, вернуться в третий отсек на повторный приём к врачу для получения окончательного вердикта и назначений.
Часы блуждания по отсекам не протекали в скучном томлении. Коридоры и залы ожидания травматического департамента были заполнены разнообразными посетителями с живописнейшей внешностью.
Вот сидит пожилой господин, словно сошедший со страниц диккенсовского романа о тёмных подворотнях злачных окраин большого города. В драной бесформенной хламиде неопределённой расцветки, с всклокоченной давно немытой головой. Один глаз заплыл фиолетовым фингалом, под носом коркой запеклась кровь. Вот стоит, опёршись на костыли, налысо бритый молодой человек с серьгой в ухе и с шеей, сплошь покрытой разноцветной татуировкой. Нога в гипсе, взгляд аггресивен и, кажется, замутнён дурманом. Вот вошли две полные чернокожие дамы средних лет в пёстрых тюрбанах на головах. Негритянки тихо переговариваются между собой, зияя провалами больших беззубых ртов. Вот нестарый джентльмен ввёз в приёмный покой старуху в инвалидной коляске. Она, несмотря на очевидную неподвижность, ведёт себя весьма активно – потрясает клюкой и вполголоса ругается, ни на минуту не умолкая. Её поводырь изредка вяло огрызается, но в основном пребывает в молчании, застыв с полураскрытым ртом позади старухи, крепко держась за коляску и уставившись в одну точку в пространстве перед собой. Наряд у него малоджентльменский – рубашка расстёгнута, обнаруживая большой волосатый живот, тренировочные штаны висят мешком и пузырятся на коленях, на босые ноги одеты старые потёртые шлёпанцы...
Разновозрастные личности полуадекватного вида с разбитыми лицами, порезанными и переломанными конечностями... Кроме двух африканок, все остальные – представители белой расы, которые, судя по речи и манере держаться с особым имперским достоинством, являются коренными жителями туманного альбиона. Посетите местный травмпункт и вы поймёте, что всемогущую Британскую империю населяют не только пахнущие дорогим парфюмом леди и джентльмены. Как и в любой другой стране мира, здесь проживают и травмируются бомжи, наркоманы, алкоголики и просто обыватели низших сословий, затюканные малорадостной повседневностью без высоких помыслов и идеалов.
Молоденький, но кажущийся очень уверенным в себе врач-хирург, наконец, принял нас повторно. Он задумчиво поразглядывал ренгеновский снимок и в очередной раз потыкал пальцами больной солнцевский бок. «Боюсь, что у вас сломаны несколько рёбер! - радостно произнёс доктор. - Сколько рёбер, сказать не берусь, потому что на снимке перелома вообще-то не видно. Пострадавшие рёбра где-то сзади, а снимок сделан спереди. Но делать ещё один снимок смысла нет. Диагноз очевиден!»
Я вздохнула с облегчением, решив, что сломанные рёбра – это намного лучше, чем повреждённая селезёнка. И потому решила диагноз под сомнение не ставить. «Перелом рёбер никак не лечится. Заживут сами, но спать придётся в сидячем положении и двигаться с осторожностью. Болеть будет месяц или два, посему получите рецепт обезболивающего средства. Выздоравливайте и больше не падайте на унитаз!»
В аптеке при травмпункте нам вручили несколько упаковок таблеток. Великолепное свойство английской государственной системы здравоохранения - всем резидентам страны возраста старше шестидесяти пяти лет лекарства полагаются бесплатно. Аптекарь предупредил, что пилюли следует принимать каждые четыре часа, чтобы обезболивающий эффект не прекращался. Солнцев заглотал первую таблетку, не отходя от аптеки, и, о чудо, уже через десять минут перестал ощущать боль.
Довольные относительно благополучным исходом медицинского происшествия, мы вернулись домой. Пациент-профессор принялся исправно по часам принимать лекарство и к ночи уже мог более или менее бодро двигаться и даже принимать горизонтальное положение. На следующий день я отправилась на службу, полагая, что брать отгулы для ухода за больным больше нет необходимости.
В середине дня мой рабочий телефон тревожно зазвонил. «Маша, со мной происходит что-то странное. Моё лицо не помещается в зеркале. Его так разнесло, что я вижу только отражение своего носа».
Бросив работу, я прилетела домой. С лицом Солнцева случилось нечто ужасное. Оно распухло до невероятных размеров и окрасилось в малиновый цвет. Нос превратился в огромную картофелину. Веки набрякли так, что от глаз остались две маленькие щёлочки. Уши выросли до размеров лопухов. Шея просто исчезла, раздувшись в диаметре и слившись с лицом в один силуэт. Передо мной стоял не профессор Солнцев, а пурпурная версия монстра Франкенштейна.
Мы срочно побежали в поликлинику по месту жительства. Попасть на приём к врачу обычно можно только по заблаговременной записи, но английские тёти в регистратуре так испугались малинового Франкенштейна, что незамедлительно направили нас в нужный кабинет. Врач-терапевт, благожелательный бородатый англичанин, быстро разобрался в ситуации, поинтересовавшись, какое обезболивающее средство в данный момент принимает пациент. Это был кодеин, опиоидный наркотический анальгетик. Профессор превратился в Франкенштейна вследствие сильнейшей аллергии на опиум, содержащийся в лекарстве.
Доктор предписал прекратить приём кодеина, выписав вместо него другое обезболивающее. А чтобы лицо вернулось к нормальным размерам и цвету, выписал некий противоаллергенный препарат. Провожая нас из кабинета, он дружески похлопал профессора по плечу и сказал: «Люди нередко погибают при подобных аллергиях. Горло распухает, перекрывая дыхательные пути, и человек умирает от асфиксии. Но Вы, мистер профессор, - пациент уникальный. Вас спасла Ваша дырка в горле».
Вечером того же дня выяснилось, что обезболивающее больше не требуется - Солнцевский бок почти совсем перестал болеть. То ли сломанные рёбра, потрясённые аллергией, рекордно быстро срослись. То ли никакого перелома не было вовсе. А был просто сильный ушиб об унитаз, то ли рёбер, то ли селезёнки. И какая разница, что хирург в травмпунтке поставил неверный диагноз. Неважно, что болит, важно – чем лечить. Опиум поможет от боли при любом диагнозе. Дырка в горле спасёт, если что.
Свободное копирование
