Мечты о прошлом - 41

КНИГИ - МОИ ДРУЗЬЯ И СОКРОВИЩА

Как приятно перебирать и просматривать книги! Книги – это главное моё богатство после детей и живописи. Они не предают и всегда будут с тобой, научая хранить мужество во всех испытаниях. Моё стремление к книгам объяснимо: я был заключён в одиночество в глуши провинции, но в книгах внимательно наблюдал за их героями и видел в них отражение граней своей жизни.

С детства меня окружали огромные шкафы с множеством книг. Когда мне было 5 лет папа из Москвы привёз мне мою первую книгу о львах, разноцветную, с глянцевыми листами. Я смотрел на строки и шевелил губами, будто умею читать.

Начал читать я до школы. Чтением моим никто не руководил, я рос «дичком» среди книг и шёл за ними туда, куда они вели. Как я любил сидеть дома в углу около шкафа и погружаться в миры Жюля Верна, Уэллса или в приключения Кожаного Чулка!

В 60-е годы начали летать спутники, полетел в космос Гагарин. Я зачитывался Беляевым, Ефремовым, смотрел по ночам на звёзды. Читая «Туманность Андромеды» Ефремова, представлял, будто сам нахожусь на этом корабле и лечу в безжизненном пространстве космоса. Уже тогда я начал делать композиции на космические темы, до впечатлений от картин Кудряшова.

После приезда из Нукуса в ташкентский интернат началось чтение русской классики. А увлечение книгами по западной философии пришло в студенческие годы после размышлений о неизбежном уходе в пустоту, в Ничто, в полное исчезновение. Всему складу моей души и моей рефлексии был близок экзистенциализм, как философия, обращённая к человеку непосредственно, как отчаянная попытка любви и помощи страдающему человеку. Так у меня определились избранные писатели – Гессе, Маркес, Томас Манн, Достоевский, Гамсун, Рильке, Гельдерлин, Ду Фу и другие гении.

Доступа к трудам Сартра, Кьёркегора, Камю у нас тогда не было. Я знакомился с ними через редкие цитаты в советской «критике западной философии». Это уже потом, в 80-х годах, собрал полное собрание «Философского наследия». Так же было с Библией, которую я изучал по цитатам из атеистических книг. Затем, как «археолог», пытался воссоздать в воображении содержание оригиналов книг. Зачем? Потому что без этих писаний невозможно понять историю и суть европейской и российской культуры и искусства.

Книгу Книг – Библию в первый раз я увидел, когда мне было 17 лет у Нади Косаревой, вернее, у её тётушки, одинокой старушки, в маленькой угловой комнатке, где в углу висели, иконы и репродукция с изображением Христа, – кажется, с картины Васнецова. 

Моя дипломная работа по живописи была посвящена Наде: - в синем платье, с красными тюльпанами в руках. Мы проводили дни и ночи, насыщенные острой и неожиданной влюблённостью и романтизмом Кубинской революции. Наша любовь шокировала окружающих. Я тогда ещё учился в школе. Надя была старше меня на шесть лет. Это была первая женщина, которую я любил по-взрослому, боготворил её. Все было настолько ошеломляющим и неожиданным, что и сейчас мне кажется: это было сном. Мы говорили ночи напролёт, курили сигары, слушали музыку. Дописал я её портрет уже без неё, она уехала на Кубу, к мужу. С тех пор я Надю не видел. Через полгода я прочёл все её письма, целую кипу, почему-то доставленные почтой разом. (Это было, когда мы с Савицким сидели в кино, Игорь Витальевич знал, от кого письма, но выговорил мне за то, что читаю личные письма не наедине).

Второй раз я увидел Ветхий Завет у Лены Худоноговой. В третий раз мне попало в руки издание Библии Народно-трудового союза, когда я служил на Северном флоте. Наш большой противолодочный корабль «Дерзкий» пришёл в Швецию, и матросам на берегу кто-то раздавал маленькие книжки с тончайшей папирусной бумагой. В них были и Ветхий, и Новый Завет. Я читал книгу за докторским столом в своей амбулатории и делал выписки. Корабельный доктор увидел это выписки, страшно испугался и донёс замполиту . Тот вызвал меня и возмутился моей неблагонадёжностью: «Что это такое, ты же комсомолец?!». Библию отняли, и меня не взяли в кругосветное путешествие – как потенциального «диссидента». С тех и до сих пор мне кажется, что чтение Писаний – это уголовно наказуемое преступление.

Я переписывал Библию в свои тетради до тех пор, пока Арслан в конце 80-х годов не купил мне за 150 рублей в Москве протестантскую синодальную Библию с комментариями. Отчим был удивлён, сказав, что самая дорогая книга, купленная им, «Ренуар», стоила 40 рублей, на которые можно было купить целых 10 кг мяса.

Жаль, что в студенчестве я не собирал книги, хотя в те годы можно было купить прекрасные издания, особенно в магазинах «Академкниги», которых в Ташкенте было несколько. В 90-е годы они закрылись, потом появилось множество букинистических магазинов, но и их большая часть закрылась. Магазин на улице Абая не мог платить очень дорогую аренду помещения. Закрылся магазин на улице Беруни, в студенческом городке, – продавец, русская девушка, ушла в декретный отпуск, и больше не вернулась. Она хорошо относилась ко мне, помогала продавать книги из моей библиотеки. Хороший букинистический магазин был напротив кинотеатра «Панорамный». Туда я тоже сдал много книг, но в прошлом году мне их все вернули, сказав, что нет покупателей. Сейчас мои книги лежат только в магазине у его хозяина Лёни, на улице Шота Руставели. Лёня – кореец, хороший, вежливый парень. У него в этом же магазине работает продавцом пожилой узбек. Двадцать лет назад он был продавцом продмага на ул. Заводской. Я к нему заходил, бывало, выпить 100 грамм перед ужином. Он сбежал из продмага в книжный магазин, потому что, как он сказал, торговля книгами пусть не прибыльное, но самое спокойное занятие.

Я тоже бежал от жизни в книги, в монашеское начётничество, в поисках покоя, в этом и радость моя, и трагедия неудачника. Пессимизм в ожидании личного самоутверждения оказался сильнее обретённых знаний. Впрочем, не нужно искать оправданий, всё можно объяснить и оправдать, жалея себя. Все пороки начинаются с жалости к себе, с самооправдания не-деяния.

Но, Боже мой, в какой нищете жила мама и моя семья, когда я был увлечён покупками книг! Как-то я показал ей альбом художника Перова, гордясь покупкой, она посмотрела репродукции и заплакала. Что-то они напомнили из её детства.