"Основа" - 4

 Секретарем редакции был А. Ф. Кистяковский, служивший в сенате и готовившийся к магистерскому экзамену; он тогда поражал своей сонливой флегмой, и, вероятно, никому не приходило в голову, что из него со временем выработается талантливый профессор и криминалист.

"Основа" просуществовала недолго, финансовое положение ее было не блестяще, и в 1862 г. до окончания года она закрылась. Неуспех журнала (несмотря на сравнительно умеренную цену, "Основа" не расходилась и в 2000 экз.) отчасти, может быть, зависел и от того, что во главе его стоял В. М. Белозерский. Ни ученых, ни литературных выдающихся заслуг за ним никаких не имелось; сколько помню, раньше, чем стать руководителем журнала, он редактировал какой-то сборник документов, относящихся до южнорусской истории ["Южнорусские летописи", т. I, Киев, 1856. (Со слов Н. А. Белозерской). (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] и, кажется, ничего более. В журнале особенного публицистического таланта он не проявил, а рядом с ним стояли Кулиш, с именем в литературе, человек крайне самолюбивый и стремящийся играть первую роль; Костомаров, тогда в зените своей популярности, хотя таких притязаний и не заявлял, но, как человек крайне впечатлительный, вспыхивал иногда как порох, и с ним приходилось ладить, как с малым ребенком. В. М. и старался быть дипломатом, но и в этой роли больших способностей не проявил. Дипломатия его сводилась главным образом к тому, что, с кем бы он ни говорил и о чем бы ни говорил, любезная улыбка не сходила с его лица. Никогда мне не приходилось видеть, чтобы он резко спорил, -- не в смысле тона, а определенно поставленного вопроса и ясно высказанного мнения; даже с нашим братом, молодежью, он также себя держал, -- а ведь с молодежью-то и надо говорить без всяких экивоков. Конечно, были два вопроса, и притом первостепенной важности, где Вас. Мих. нельзя было отделываться улыбкой и его дипломатической манерой вести беседу, это -- крепостной вопрос и борьба против польских притязаний на Юго-Западный край. В первом -- "Основа" стояла на стороне самого широкого решения дела, во втором -- в полемике с Падалицей, Грабовским и другими польскими публицистами Костомаров давал исторически обоснованный и горячий отпор. Кульминационным пунктом этой борьбы является открытый переход на сторону идей "Основы" двух молодых людей, которых поляки считали своими, -- В. Антоновича (теперешний профессор Киевского университета) и Рыльского [Рыльский был вызван в конце 1862 г. "Землей и волей" (за ним ездил И. Г. Жуков) в Петербург. Имелось в виду установить более определенную связь "Земли и воли" с малороссийским движением. Это, кажется, было после переговоров с Падлевским. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] (при этом оба перешли в православие). Но та же полемика против польских притязаний ставила иногда "Основу" и в щекотливое положение: приходилось давать место на своих страницах таким лицам, как, например, Юзефович (помнится, бывший помощник попечителя Киевского учебного округа за время Бибикова). Но если прежнее поколение поляков представляло себе Польшу не иначе как "от моря и до моря", то и пределы Малороссии в свою очередь так расширялись, что им не было точно определенных границ ни с запада, ни с востока, не говоря уже о севере. Отсюда и вышло то, что в крестьянском вопросе "Основе" пришлось столкнуться с влиятельным классом не только в Юго-Западном крае, где он почти исключительно состоял из поляков, но и там, где никакого полонизма и следа не было. А время, когда выходила "Основа", было самым острым в развитии крестьянского дела, -- время первого применения "Положений" 19 февраля. Положение "Основы" стало особенно затруднительным, когда на нее ополчился кн. Васильчиков, тогдашний киевский генерал-губернатор, не благоволивший вообще к малороссам (Шевченко в свою последнюю поездку на родину был даже арестован) и бывший под значительным влиянием южнорусских магнатов; а с другой стороны: сначала выступил Соловьев с полемикой против Костомарова о значении казачества (Соловьев видел в нем лишь антигосударственный элемент), а по времени раздался голос и Каткова. Впервые он выступил против украинофилов, сколько помню, по следующему обстоятельству. Н. И. Костомаров напечатал воззвание о сборе денег на издание книг для народа на малороссийском языке. Оно имело успех, и деньги начали поступать. В горячей статье восстал Катков; статья заканчивалась словами: "Бросьте эти деньги, Н. И., они жгутся в руках". Оппозиция Каткова не осталась без практических последствий, сохранивших свою силу и, до сего дня.

 С самим В. Мих. произошел неприятный казус, -- у него был сделан обыск, и хотя ничего не было найдено компрометирующего, однако ему было заявлено, что он должен оставить место, -- В. М. служил в канцелярии Государственного совета. Это, если не ошибаюсь, случилось в 1863 г. Куда было деваться? В виде компенсации ему через Гильфердинга было предложено место профессора в варшавской Главной школе (кажется, славянских языков); никакой подготовки он для этого не имел, но скрепя сердце принял предложение и стал готовиться к отъезду. Раз я возвращаюсь домой и нахожу записку В. М.: "Был у вас, очень жалею, что не застал дома, хотел проститься; еду в Польшу, на службу в учредительный комитет, но мои занятия будут чисто кабинетные". В последних словах как бы сказывалась некоторая попытка оправдать себя за принятое место. Тогда далеко не все благословляли отправлявшихся на службу в Царство Польское и Западный край. В Польше В. М. одно время был правителем дел учредительного комитета, а затем дослуживал до пенсии в звании члена судебной палаты в Варшаве. Играл в карты и по всей Варшаве прославился своими долгами. В начале 90-х гг. он вернулся в Петербург, но уже не показывался в тех кругах, с которыми мог бы возобновить отношения как один из деятелей 60-х гг., а занимался проведением разных спекулятивных предприятий, впрочем, без всякого успеха. Он умер 20 февраля 1899 г. Все время семья его оставалась в Петербурге, и всех детей воспитала и поставила на ноги Надежда Александровна исключительно своим трудом.

 Как известно, из малороссов не один В. М. уехал в Царство Польское; туда же направился и Кулиш; он, однако, там оставался не особенно долго; после того одно время он стал горячим полонофилом, даже переселился было в Галицию; впрочем, не остался там навсегда, вернулся в Россию и тоже не особенно давно умер на своем хуторе Мартыновке. Громека, ставший потом губернатором в Царстве Польском, тоже был малоросс, но настоящие малороссы почему-то чуждались его даже и в то время, когда он блистал своим либерализмом и грозил Чернышевскому, что в награду за его статью о Поэрио он пошлет ему свой старый жандармский мундир [Эта угроза была им высказана через Кавелина. В "Полемических красотах" Чернышевского есть шутливый намек на это обстоятельство. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)].

 А. Ф. Кистяковского, по отъезде его в Киев, я лишь раз видел, -- это было в начале 80-х гг.; только что был введен новый университетский устав. В Киев частным путем, через В. И. Модестова, дано было знать, что над некоторыми профессорами готова разразиться гроза по подозрению в украйнофильстве. Незадолго перед тем в разных университетах было уже уволено несколько профессоров. Вот по этому случаю и приехал Кистяковский в Петербург. Он был у министра И. Д. Делянова, который имел то редкое качество, что всем и всякому был доступен и охотно пускался в собеседование. Я как раз видел А. Ф. после свидания с министром. "А знаете, А. Ф., ведь о вас очень и очень нехорошие сведения, -- но обыкновению несколько покачивая головой, сказал Иван Давидович, -- уж, право, не знаю, как и быть с вами". Однако, выслушав Кистяковского, отпустил его с миром, прибавив на прощание: "Только будьте, А. Ф., осторожнее, да и товарищам вашим то же передайте". Тогда, помнится, был уволен Мищенко, но потом назначен в Казань.

 У Ив. Дав. была черта -- решительные меры он всегда принимал под чьим-нибудь давлением; но раз замечал, что давление несколько ослабевало, то он и не доводил дела до конца.