"Основа" - 3

 На сторонних, то есть не на малороссов, бывавших на вечерах "Основы", недоумевающее впечатление производило присутствие на них некоей девы Маруси. Она была настоящее, в буквальном смысле, дитя народа, одета, конечно, в народный костюм. Я не скажу даже, чтобы она была очень красива, и не уверен, знала ли она до приезда в Петербург грамоту. Помнится, один художник вывез ее с привольного юга в туманный Петербург, где она, по-видимому, должна была служить живым воплощением далекой Украины. За ней ухаживали, оказывали всякое внимание, и, кажется, это наивное дитя природы скоро и бог знает что о себе вообразило. Наконец она стала в тягость и была отправлена на родину; что с ней затем сталось, не знаю. Я упоминаю об этом незначительном эпизоде отнюдь не с обличительной мыслью, а просто время было довольно наивное, и многое, что не только теперь, но даже какие-нибудь года два спустя казалось смешным и не особенно умным, тогда делалось совершенно искренно.

 На вечерах "Основы" я встречался с Ф. И. Дозе [О Ф. И. Дозе есть статейка Н. А. Белозерской в "Русской старине". (Прим. Л. Ф. Пантелеева)], имя которого упоминается в очерке "Уроки". Это был человек лет около тридцати, блестящий преподаватель русской словесности (Ларинской гимназии) и в то же время хорошо знакомый с иностранными литературами; отличный пианист, симпатичного характера, он был любим всеми, кто его знал. У него было знакомство между студентами, не имевшее, впрочем, никакого тенденциозного характера. Дозе держал себя между молодежью просто, как старый студент, да и по натуре своей, к тому же холостяк, он был таковым. Во время студенческой истории 1861 г. его связи со студентами навлекли на него подозрения, сделан был обыск; при этом, на беду Дозе, найдены были некоторые герценовские издания. Его выслали в Кострому; педагогическая карьера навсегда закрылась для Дозе, несмотря на все хлопоты А. В. Латышева, переведенного из Вологды в Петербург и по некотором времени ставшего помощником попечителя. Человек совсем не житейски-практического характера, он, однако, чтобы существовать, должен был принять службу по губернской администрации и заведовал типографией губернского правления. Кажется, в начале 80-х гг. Дозе покончил с собой самоубийством; после его смерти оказалась растрата типографских сумм в несколько тыс. рубл. Не помню хорошенько, на вечерах ли "Основы" или у Костомарова я встречал А. Котляревского. С ним был неприятный казус; держась в стороне от всякой активной политики, он готовился к магистерскому экзамену, как вдруг в 1862 г. его арестовали, припутав к делу Кельсиева [Кельсиев, уже будучи эмигрантом, секретно приезжал в Россию и был в Москве, -- это, должно быть, происходило осенью 1861 г. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)]. Сидит он в III Отделении и, естественно, высказывает неудовольствие, что его оторвали от научных занятий. Председателем следственной комиссии был генерал Дренякин, человек случайно выдвинувшийся, но вообще не особенно далекий [Командированный для наблюдения за первым применением "Положения 19 февраля", он по своей ограниченности учинил ненужную пальбу. В 1864 г. Муравьев его и Потапова выпросил себе в помощники; но Дренякин скоро попал у него в немилость за недостаток энергии и строгости; я таком же положении, как известно, очутился и Потапов. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)]. Вот раз на какую-то горячую речь Котляревского он и говорит: "Ах, господин Котляревский, я хорошо понимаю, что вы недовольны. Сколько лет вы учились? Семь лет в гимназии, потом в университете, и теперь еще учитесь -- и все еще ничего не достигли. А тут перед вами Дренякин, в чинах, крестах, хорошее жалованье получает. А что такое Дренякин? Что он знает? Вот иногда вздумается позвать к себе приятеля, просто чаю напиться вечером, так ведь сколько бумаги изведешь, чтобы написать две-три строки. Ну, конечно, видите вы такого Дренякина, вам и завидно, и недовольны вы; а право не позавидовали бы, если бы знали, что Дренякину пришлось вынести на своем веку, -- ведь в молодости тысячу душ прокутил". Редактор "Основы" В. М. Белозерский (он был в 1849 г. по делу Кирилло-Мефодиевского общества выслан в Петрозаводск) в журнале не играл достаточно авторитетной роли; тон ему больше задавал Кулиш.