Как было ночью запланировано, утром было воплощено в жизнь. Брат утром уехал в город. Тем же утром пришли несколько женщин, которые должны были ехать с нами. Они уединились с матерью и обсуждали конкретные планы подготовки к отъезду. Через несколько часов к нам во двор привезли громадную тушу свиньи, и женщины сразу начали перерабатывать тушу. Мы, дети, сын хозяйки и я, подносили воду для мытья мяса, а также поддерживали огонь под казанами, в которых жарилось мясо с салом. Готовое мясо выливалось в выварки и в большие кастрюли. Нужен был интенсивный огонь, так как время работы было ограниченно. Можно было работать только светлое время, от восхода до сумерок. Только потемнело — мы загасили огонь, чтобы какой-то пролетающий самолёт не кинул бомбу. Мы уже знали, не из разговоров, аналогичный случай, когда наш ширяевский мальчик пошёл к бабушке в соседнюю деревню в гости. Вечером бабушка хотела накормить внука, разожгла во дворе печку. Увидев огонь, лётчик с пролетающего самолёта метнул на огонь небольшую бомбу. Бабушка осталась жива, внука привезли на село мёртвого в телеге, покрытым рогожей. Я в это время находился на улице и видел эту телегу.
Вечером к нам во двор въехала арба. Кучер, который управлял лошадьми, мне был не знаком. Он развернул арбу передом к воротам, перебросился с хозяйкой несколькими словами, выпряг лошадей, залихватски вскочил на одну из них и уехал. Когда пришёл отец и дядя Фима, хозяин квартиры, в которой мы жили, они соорудили брезентовую крышу над задними колёсами арбы длиной около трёх метров. Здесь можно будет спрятать малышей от дождя и солнца, а также продукты. Когда крыша была готова, началась погрузка на арбу того, что было готово к погрузке. Брат из города приехал ночью. В некоторых участках дороги их машины не пропускали, поэтому пришлось делать объезды. Но самое главное, что он ничего из города не привёз. Ключи от квартиры были у бабушки, а она несколькими часами раньше уехала в порт. Соседи сказали, что пришёл её младший сын, кадровый военнослужащий, который знал обстановку в городе и силой заставил мать и сестру покинуть город, вручив им два билета на пароход. Выломать замок брат не мог, и не было чем выломать, кроме того, он не знал, как закрыть потом дверь, когда замок будет сломан. В первый момент ни мать, ни отец не видели в этом той трагедии, которая произошла. Мы все остались без зимней одежды. Отец и мать были довольны, что Виль вернулся невредим.
Мать и тётя Поля на рассвете продолжили готовить мясо, которое не успели зажарить в предыдущий день. Как только стало возможно, они растопили под казанами огонь, и мы с братом стали у топок. Мать сказала тёте Поле, что пойдёт на базар и купит пару кур, чтобы перед отъездом оставить мужчинам на пару дней еду, то есть папе и дяде Ефиму, мужу Полины.
Мы предложили матери пойти и помочь ей, как делали всегда, но она от помощи отказалась, так как кроме кур не собиралась ничего покупать. Она ушла. Прошло полтора часа, а мать не возвращалась. Никто не обратил внимание на хлопок, который донёсся издалека. Как потом нам рассказали очевидцы, самолёт летел на большой высоте, и лётчик, видать, ради забавы, бросил на рынок небольшую бомбу, которая и на рынок не попала, а намного в стороне. На рынке началась паника. Не ожидая второй бомбы, люди начали убегать с рынка. Те подводы, в которых ещё не успели распрячь лошадей, с места галопом, пустились наутёк, сбивая не успевших отскочить с дороги людей. Не исключена возможность, что немецкий лётчик на это и рассчитывал.
Не могу точно сказать, сколько прошло времени с момента ухода матери на базар до въезда во двор телеги, запряженной одной лошадью. На телеге лежала мать. Женщина с соседнего дома рассказала тёте Поле о происшествии на базаре. Когда с базара все люди разбежались, эта женщина увидела мать, сидящую на земле, прислонившись к дереву. Она подошла к ней, чтобы оказать помощь. Мать была мертва.
Тётя Поля вскрикнула, схватилась за голову, что-то запричитала по-еврейски и забежала в комнату. Я только сейчас заметил, что у ворот стояло ещё двое мужчин. Из комнаты выбежала тётя Поля с небольшим ковриком-половичком. Мужчины подошли к повозке, где лежала мать, аккуратно переместили мать на коврик и занесли в комнату. Нас, детей, в дом не впустили. Мужчины вышли из дома, один из них, постарше летами, повернулся к двери, перекрестился. Они молча сели в возок и уехали.
Отец со своими сослуживцами и главврач больницы, доктор Печенко, пришли почти одновременно. Доктор, который дружил с отцом и матерью ещё с начала тридцатых годов, держал отца под руку, когда они вышли из дома. Отец был в шоке. Остановившимися глазами он глядел в одну точку. Видно было, что он не слышит, что говорил ему доктор, который определил, что мать умерла от инфаркта. Отец, врач и Ривчик, папин сослуживец, ушли.
Когда нас впустили в дом, мать лежала на столе, укрытая белой простынёй. О трагедии на базаре нам рассказала тётя Поля со слов женщины с соседнего дома. Молва о смерти матери молниеносно пронеслась по всей деревне. Её многие знали и уважали еще с тех пор, когда мы жили в деревне и отец работал председателем райисполкома. Пришли пожилые еврейские женщины в чёрных платьях и в чёрных косынках. Они уселись вдоль стола, на котором лежала мать, и начали громко плакать, причитать и рвать свои волосы.
Я зашёл в комнату, в которой мы жили. Проснулась сестрёнка, она играла в своей постельке, устроенной матерью на составленных стульях. Рядом лежала её одежда, которую аккуратно с вечера сложила мать: безукоризненно выглаженные сарафанчик и белая кофточка с украинской вышивкой. Почувствовав себя одетой, этот маленький живой комочек с белыми пушистыми кудряшками на голове, с улыбкой выскочил во двор радоваться тёплому дню, ласковому солнцу и всему на свете, что её окружало. Малышку не вывел из этого состояния даже гроб, который внесли во двор двое мужчин. Тётя Поля приготовила завтрак и усадила всех детей за стол, который стоял во дворе. Отец не приходил. По совету хозяйки мы с братом взяли сестрёнку и увели её на пруд, который был в конце огорода. Когда после купания мы вышли из воды, мы увидели, что к ноге сестрёнки присосалась громадная пиявка. Не зная, как её снять, мы начали её отдирать от тела. Когда с трудом отодрали её, из образовавшейся ранки полилась кровь. Перевязав ножку носовым платком, мы вернулись домой.
По улице плотной толпой шли беженцы. В основном они были из Бессарабии. В руках у них были маленькие узелочки, у некоторых не было ничего. Они просили нас напоить их водой. Пока мы их поили и кормили, сестрёнка взяла из аптечки, которую мать приготовила в дорогу, коробочку с марганцовкой, набрала из ведра, которое мы выставили для беженцев, воду и всыпала в кружку всю коробку марганцовки. Чтобы процесс быстрей пошёл, она руками начала мешать раствор. Когда руки ей начало жечь, она их вытерла о белую блузочку с вышивкой. В таком виде она предстала перед нами. Лицо её было тоже в коричневых пятнах. Нас охватил ужас. Мы начали её отмывать, но наши старания были напрасны. Отец пришёл и застал нас за этой работой.
Он остановился как вкопанный и смотрел своими красными от усталости и плача глазами, затем обратился к дяде Фиме, который пришёл с ним и стоял рядом:
— Нет, не уберечь нам девчонки. Ещё не прошло и десяти часов, как не стало Мани и вот, что получилось. — Последние слова он произнёс плача. Голос его неестественно поднялся до фальцета. Как бы стыдясь, он отвернулся от нас, утирая промокшим платком глаза. Сестрёнка смотрела на отца своими большими светло-голубыми глазами, принимая вину за плач отца на себя. Она готова была тоже разрыдаться, но мы зашли в дом. Насколько было возможно, умыли её и переодели.
Свободное копирование
