Утром я вышел во двор, затем — на улицу. По этой дороге я вёл каждый день корову в стадо, которое от моста уходило на пастбище. Вернувшись во двор, я через огород пошёл к пруду. Это, собственно, был не пруд, а часть пересохшей реки Куяльник. Ранней весной, при таянии снега, эти пруды наполняются водой и соединяются в единую реку, которая мощным потоком и большой массой льда со своего верховья несётся к морю, разрушая мосты и противольдинные сооружения. Сейчас пруд длиной 200-300 метров стоял эталоном тишины и спокойствия, а на его глади, нарушая спокойствие, то здесь, то там плеснет вьюн, или какая-то другая рыбка, рисуя концентрические окружности на его поверхности. Не верилось, что после месячного ада артиллерийских канонад на земле ещё существует такой райский уголок.
Так началась новая наша сельская жизнь в этом прекрасном селе. Вражеские самолёты изредка пролетали над селом, но на очень большой высоте, так что их не было видно и слышно, но мы видели их присутствие по вспышкам взрывающихся зенитных снарядов. Газеты, которые мы получали, сообщали, что на фронте дела идут всё хуже и хуже. Наши войска оставляли один город за другим. В селе появлялось всё больше беженцев.
Взрослым стало ясно, что семьям коммунистов и лицам еврейской национальности нужно срочно уезжать на восток, пока ещё есть возможность. Об этом говорили отец с матерью. Мать плакала.
— Да, я понимаю, что здесь оставаться нельзя, — сквозь слёзы говорила она— но где же выход из создавшегося положения? Ты же знаешь, что я не боюсь никакой работы, я всё выдержу. Но дети, что будет с ними? Они слабые, к трудностям не привычные. Если я их потеряю, мне не жить. Беженцы говорят, что на дорогах нет воды, что фашисты отравляют в колодцах воду...
— Эти факты не подтвердились, — прервал жалобы матери отец, — это немецкая пропаганда распространяет эти слухи, чтобы посеять панику. А то, что на захваченных территориях фашисты уничтожают народ — это точно. Здесь оставаться вам нельзя!— он не досказал, что в Райкоме партии уже лежал документ о том, что решением бюро его утвердили командиром партизанского отряда в районе.
— Это я знаю, — сказала мать и замолчала, не зная, рассказывать ли отцу, что произошло сегодня, или нет.
А произошло следующее: Рано утром я вышел во двор, прошёлся по двору в поиске какой-нибудь работы. Затем вышел на улицу. Возле нашей калитки стоял мальчик примерно моих лет. Маленький, рыженький, с длинными руками и горбатым носиком. Когда он обратился ко мне, сомнения уже не было, что это был еврейский мальчик, он разговаривал с сильным еврейским акцентом.
— Мальчик, — обратился он ко мне, — вынеси мне кусочек хлеба, я очень голоден.
Я зашёл во двор. Мать уже что-то делала на кухне.
— Мама, у калитки стоит мальчик и попросил кусочек хлеба, он сильно голоден.
— Позови мальчика и усади под деревом за стол, быстро, а то он уйдёт!
Я выполнил указание матери. С мальчиком не разговаривал, считал, что мать это сделает лучше. Мама поставила перед мальчиком тарелку борща, хлеб и села рядом на скамейке. Мальчик ел с жадностью, взахлёб, на что мать обратила внимание и велела кушать нормально. Когда он покушал, мать начала его расспрашивать: откуда он и как сюда попал, где родители. То, что мы услыхали, поразило нас. Их семья жила в селе недалеко от города Бендеры. Отец был парикмахер, мать — портниха. Были ещё две старшие сестры. Когда город заняли немцы, вернее румыны, две недели они жили нормально, каждый занимался своим делом.
Через две недели в село на машинах приехали солдаты из сигуранцы и офицер в форме эссэсовца. Был приказ всем евреям собраться на деревенской площади. Мальчик, рассказывающий эту историю, был в гостях у родственников в соседней деревне. Когда солдаты с собаками выгоняли народ на площадь, мальчик возвращался домой. Чтобы сократить путь, он решил пойти через виноградник, который подходил вплотную к их приусадебному участку. Когда он уже хотел перелезать через забор участка, он увидел во дворе солдат с собаками, которые кричали на родителей, а собаки с лаем бросались на людей. По двору бегал их односельчанин и кричал, что должен ещё один мальчик быть. Солдаты на него не обращали внимания. Когда сами обыскали дом, они всю семью повели на площадь. Затем всех погнали за село, на пастбище, где стояли уже подготовленные пулемёты. Мальчик к колонне не подходил, он шёл по винограднику, и из-за кустов видел свою семью, но ничем им помочь не мог.
Когда застрочили пулемёты и люди начали падать, сражённые пулями, он потерял сознание. Очнулся он поздно ночью. К убитым подходить он боялся. Понимал, что в деревню он возвратиться не может. Решил уйти из этих мест. Когда он подошёл к мосту, чтобы перейти Днестр, он увидел там много солдат и техники. Идти на мост он тоже побоялся и решил отойти подальше от моста, где начинались камыши. Под их прикрытием он переплыл Днестр. Здесь ещё фашистов не было. Пока было темно, он шёл по дороге, когда рассвело, он шёл по посадкам лесозащиты и теперь путь держит на Березовку, где живут его родственники. Мать собрала ему в корзинку немного продовольствия, бутылку воды. Мальчик поблагодарил и ушёл. Эту историю мать рассказала отцу.
— Вот, видишь... Уезжать нужно немедленно. Я уже разговаривал с нашими сотрудниками, и мы выработали план. Вы выедете на лошадях в Днепропетровск. Там переждёте, пока закончится война. У вас будут документы, по которым вас обеспечат жильём, продовольствием.
— Но кто у нас может управлять лошадьми? — с испугом спросила мать.
— Мы выделили надёжного человека, коммуниста. Он инвалид и призыву не подлежит, — ответил отец так, что возражений быть не могло. — С вами поедут ещё семьи. Продумай, что нужно из одежды привезти из Одессы, запиши и дай Вилю. Утром идёт машина в город за продуктами для остающихся, Виль поедет этой машиной. К вечеру они вернутся. Я ехать не могу, ты тоже не можешь, нужно готовиться к отъезду, да и с ребёнком некому остаться, он уже взрослый и с этой работой должен справиться.
Свободное копирование
