Отчётность
- Колбал я этот отчёт! - так, по словам Александра Андреевича откликался один из лесничих с высшим образованием, работавший до меня. Я так заявлять не мог, прекрасно осознавая, что хоть всё в лесу переделай, не отчитавшись своевременно и красиво, обеспечишь себя хроническим геморроем на ближайший отчётный период.
Различался геморрой месячный, квартальный, годовой и за ревизионный период. Бывал ещё обострённый геморрой во время горячей поры, к которой всегда относилась посадка леса, в какой-то степени отводы делянок под рубки будущего года и напряжённость в пожароопасный период. Всё лето – это один сплошной пожароопасный сезон, но весной, сразу после схода снега и до устойчивого озеленения свежей травой, официально до наступления дождливой погоды, это и бывал тот самый пожароопасный период.
Три года моей предыдущей работы на Урале выдались особо горимыми, пожароопасный период там сливался по продолжительности с одноимённым сезоном, так что вертеть головой по сторонам во время пути между населёнными пунктами вошло в неосознаваемую привычку. Осознал это, задавшись вопросом, отчего у меня с наступлением весны тут стала шея болеть? Тогда и понял, что кручу головой, по привычке, в поисках дыма с момента, когда сошёл снег.
- Тут и до верхового пожара один раз дошло, - рассмешил меня молодой мастер леса, описывая загорания в предыдущих сезонах. Наличие крапивы в человеческий рост в местных сосняках, наиболее уязвимых для пожаров, опровергало такую возможность напрочь. Ну, если только сгорания молодых невысоких ёлочек целиком в случае вхождения бурного огня с прилегающих к лесу полей считать «верховым» пожаром.
Слава богу, под настоящий верховой пожар мне попадать нигде не пришлось. Последний такой пожар был за семнадцать лет до моего начала работы в Режевском лесхозе. Рассказывали, что остановила его река, до деревни оставалось километров пятнадцать. Гул пожара был слышен на многие десятки километров, от дыма, несмотря на большое расстояние, долго в селе нечем было дышать. Вот что такое настоящий верховой пожар!
По дыму, который видно далеко на горизонте, лесники старались сразу понять характер пожара. Густой белёсый дым, растянутый по фронту – это луг или поле горит, дым чёрным оттенком указывает на горение древесины, дым чёрным столбом – горит дом или сарай. Люди в той местности суровые, обиду просто так не спустят, за обиду сарай сосед соседу мог подпалить на раз. Сам тому свидетелем не был, но слухи упорно ходили и такие чёрные дымы столбом тоже регулярно наблюдались. Ребятня даже морковку с огорода предпочитала тырить только у родни, у чужаков шкодить остерегались, это точно знаю.
О каждом загорании нужно было сообщить в лесхоз. Так же сообщали и о площади, пройденной лесным пожаром, и о затратах на тушение. Только с площадью дальше происходили отчётные чудеса.
- Сгорело половина гектара, начал я свой первый доклад.
- С ума сошёл! - услышал я в ответ, - Это же нарушение сроков между обнаружением загорания и прибытием на место тушения. Короче, отчитывайся с уменьшением в десять раз.
Так три года и отчитывался. Сгорело пять, докладываем, что сгорело половина гектара, а чаще всего, небольшое загорание, вовремя локализованное. Такие вот чудеса статистики. Только проводить на «загораниях» приходилось по неделе и более, пока перестанет дымиться опаханная территория. С неизменным упорством разгорающаяся каждое утро вновь, хотя, накануне, была практически полностью пролита из ранцевых противопожарных опрыскивателей водой. Тлело, пока вся толстая хвойная подстилка не выгорит до камней.
За посадку лесных культур отчитывались строже. Инженерша из лесхоза в последний год моей работы на Урале объехала каждый из 134 га, посаженных той весной при плане в сто десять гектар. Достала нашего лесника-водителя своей дотошностью. Что только он ни делал, на какие только хитрости ни шёл, чтобы лишний раз по таёжному бездорожью баранку колдуна не крутить, всё бесполезно.
- Я ей даже под сиденье здоровенный домкрат подложил, всё равно достаёт, едем до той делянки, едем до следующей! - рассказывал Володя, Завожу с непроезжей стороны, так пешком прётся!», - жаловался он.
Приёмка показала в тот сезон посадку культур отличного и хорошего качества, ни одна из делянок не получила удовлетворительной оценки, но выговор мне всё же придумали, за что влепить. «За не стопроцентное посещение всех посаженных делянок лично», гласило в приказе. А то, что за это время был подготовлен полноценный запас к пожароопасному сезону и отремонтирована вся техника, так это как само собой.
Совсем другое дело было там с отчётностью по уходу за лесными культурами. На одном из областных совещаний было озвучено количество гектар, пройденных уходом согласно нарядам на выполненные работы, в сравнении со всем штатом лесхозов. Как помнится, прозвучала цифра в шестьсот гектар на работника.
- Если даже просто фактически пройти эти гектары по периметру, то года не хватит, даже если будут ходить все, включая уборщиц, - донеслось с трибуны.
Ну и что? Рубили сосну, сажали сосну, ухаживали за сосной, она, родимая, и вырастала. Другие породы почти не росли, так что результат соответствовал отчётности. Путём-порядком, можно было вообще не сажать, но тогда сожрут проверяющие, что же они будут проверять то!
Тут, в Троицком лесничестве дела обстояли значительно сложнее. Отчётность в момент моего вступления в должность помощника по одному из важнейших показателей, выполнение отводов рубок на следующий год, была безнадёжна сорвана. На дворе октябрь, а к ним даже и не приступали. Летом прошло лесоустройство, что оно там нарисует, было непонятно, вернее, понятно не всем, а только тем, кто тут сидит давно.
Отводы, вообще-то, должны были быть закончены, оформлены и переданы в лесхоз к первому сентября, а по сплошным рубкам обязательным был двухгодичный объём. Срыв сроков валил отчётность по всему областному Управлению, грозя оргвыводами из Москвы. Поэтому проверяющие подгонялы появлялись в лесничестве еженедельно.
Попробовав спасти честь лесничества и наверстать упущенное, быстро сделав подбор участков под скептически-насмешливым наблюдением Александра Андреевича, я попытался сделать хоть что-нибудь. Выехав в лес и не обнаружив на местности практически ничего из того, что оставалось не срубленным на бумаге, понял, что никаким чудом не наверстать упущенного за бездарно прошедшее лета. А проверяющие регулярно приезжали и наезжали, да и лесничий Лом али в лесхозе торжественно обещал всё подряд, часто забывая довести до меня то, что он там наобещал.
Поняв всю тщетность прилагаемых усилий, всё взвесив, задал прямой вопрос очередным подгоняльщикам:
- Вам отводы нужны или материалы отводов?
- Конечно, материалы! - радостно и понимающе услышал в ответ.
В рекордные сроки нарисовал все бумаги, а это сам по себе неслабый объём работы, предоставил эту липу в лесхоз. Оттуда данные ушли в область, из области в Москву. А весной, когда стали поступать новые лесоустроительные материалы, выезжали в лес, делали фактический отвод, оформляли материально-денежную оценку и уже на основании этих документов выписывали лесорубочные билеты. Так и выкрутились.
Очень познавательными стали поступившие материалы нового лесоустройства. Списали более трёхсот гектар лесных культур, много участков, числившихся срубленными, вернули в лесопокрытую площадь. И этот момент стал наиболее большой проблемой. Дело в том, что, выполняя объём рубки путём закрытия нарядов на выполнение только одной операции «валка леса», легко и незамысловато закрывались показатели отчётности по объёмам в гектарах и срубленных кубометрах. Такие наряды даже могли закрываться без начисления заработной платы, без списания расходных материалов и ГСМ.
В соответствии с закрытыми нарядами древесина была оприходована по бухгалтерии как поваленная с корня, а тут неожиданно лесоустройство оприходовало эту же древесину как стоящую на корню. Таким образом в лесничестве образовалась недостача, по самым грубым прикидкам в размере около четырёх тысяч кубометров при общем объёме в шесть тысяч кубометров, числящихся в повале по всему лесничеству. И что с этим было делать?
Чем больше погружался я в работу, тем сложнее было её наладить. Наш Лом Али, работавший до этого у себя на родине мастером лесозаготовок и деревообработки, перебравшись сюда со всей семьёй от войны, тут сначала работал в животноводстве, взяв подряд на выращивание телят. Так как он работал рабочим, то ему и его семье помогал его фамильный род. Перейдя на должность начальника, лесничего, он уже сам обязан был отдавать долю от дохода своему роду, как я понял.
Только зарплата платилась лесничему небольшая, а продать древесину, чтобы никто не узнал, тут практически невозможно. За обход отвечает лесник, наряды закрывает мастер, оформляет бухгалтер. Любое движение древесины отражается в тех или иных документах. Прежде, чем рубить, каждое дерево таксируется, оценивается, контроль срубленной древесины ведется по пням и так далее. В общем, это только со стороны кажется, что лес никто не считает, на деле контроль и контроль. Впрочем, основной контроль – это сарафанное радио.
В деревне как говорят, ты только подумал, что нужно в туалет сходить, а на другом конце деревне уже обсуждают, что ты обделался. Много в лесном хозяйстве мелких начинающих руководителей пообделались. Впрочем, садился мало кто в то время. Знаю случаи, когда, уведя некоторое количество древесины налево, тут же увольнялись, а потом ищи, свищи!
Серьёзная контора под названием ОБХСС только пугала, но в лесном деле путалась в многочисленных тонкостях и концов, как правило, найти не могла. И только, если кто-то из своих сливал конкретную информацию, могли завести дело.
Помню, на Урале работал. Сижу в лесничестве, заходит бесцеремонно незнакомый мне человек, тыкает под нос удостоверение сотрудника ОБХСС и требует показать отчётность по лесничеству. Формально мог сразу послать его по известному адресу, так как допустить к проверке могу только на основании распоряжения своего директора или постановления прокурора. Но зачем обострять? Пытаюсь понять, какого лешего ему у меня понадобилось.
Открываю сейф и вываливаю все текущие финансовые документы. Проверяющий лениво, явно для вида, в них покопался, придраться не нашёл к чему, затем вопрошает:
- Сколько в остатках готовой древесины?
- Ни одного кубометра, - невозмутимо отвечаю я.
- А это что? - проверяющий показывает на штабель кубометров на шестьдесят, лежащий уже пару месяцев неподалёку от конторы и хорошо обозреваемый из окна.
- Так ведь продано уже, - включаю я дурочку, - А документы на продажу, вот они, перед вами, - показываю глазами на кучу ордеров с оплаченными квитанциями, которых к концу месяца, как обычно, набралось тысячи на две кубометров.
Покрутился ещё пару минут этот орёл, и слинял из конторы. Вся фишка была в том, что приходовали мы там древесину после реализации. Поэтому, в момент проверки нужно было распутать клубок всего, что небольшими партиями реализовано с начала месяца. А был уже близок его конец, потому и оплаченной, но не оприходованной древесины была большая куча, в виде оформленных бумаг. Так что обэхээсник лоханулся здорово, попытавшись решить свою проблему методом наезда на уязвимого лесничего в моём лице.
- Ты чего нашего парня обидел? - спросил меня немного позднее наш участковый Серёга, - Он хотел у тебя по дешёвке выписать деловой древесины, а взять её готовую у одного из леспромхозов, - пояснил Сергей.
- Так подошёл бы по-человечески, хотя бы с тобой, решили бы, что мне бумаги жалко, что ли, - обозначил я промах обэхэээсника.
Здесь же, в Троицком лесничестве, учитывая грехи, накопленные предшественниками, можно было вляпаться с их разгребанием, потому мне и не улыбалось принимать лесничество, но пришлось.
Свободное копирование
