Бухгалтер Андреевич
Александр Андреевич, человек уже не молодой, не очень здоровый, но уверенно державший себя среди земляков в этой деревне, каждый день выходил на свою работу, до которой шёл с остановками, делая таких остановок последние годы с каждым разом более и более.
Работа манила. А годы брали своё. Тяжело уже было, убравшись рано утром по-своему сведенному к самому минимуму хозяйству, перебарывая многочисленные накопленные хвори, каждое рабочее утро выходить на работу.
Дорога была, по городским меркам, не длинная, около километра. Дом, из которого выходил его хозяин, и сегодня стоит наособицу, разливающаяся временами речушка Зуша подходит под самые сараи, заливает весь огород, охватывает его и рядом стоящие дома полукольцом.
В моменты большого разлива может показаться, что еще немного, и вешняя вода захватит и эти дома, нанесёт илу, размочит фундаменты. Только Бог миловал, годами проверенный уровень подъема воды никогда не нарушается, беда такая не грозит.
Через дом от уже упомянутого владения стоит типовой деревенский магазин, как-никак, была центральная усадьба колхоза «Путь Ильича». Уже и колхоза давно нет, а автобусный маршрут в это конечное село по-прежнему называется «Райцентр - Путь Ильича»
Между магазином и владением Александра Андреевича жила бессменный многие годы продавец этого магазина по прозвищу Бараниха.
Первые десятки метров для Александра Андреевича давались совсем нетрудно. Прямо перед домом встречала его широкая поляна, большим своим пространством отделяя противоположную линию домов. Голимый песок, подернутый местами травой-муравой, в любую погоду не образовывал грязи, не прилипал к обуви, идти по этому раздольному пространству было легко и приятно. Что там идти! В любое время года глаз радовался, глядя на эти имеющие ухоженный вид просторы, песчаную ленту дороги, никогда не становившуюся колеёй. Каждый дом, обрамляющий это великолепие, имел ухоженный вид. И ухоженность, и аккуратность убранства домов особенно подчеркивала непритязательную красоту всей радующей глаз картины.
Далее путь пересекала небольшая песчаная лощинка, почти всегда заливаемая весенней водой. Это своим озорным языком Зуша умывала край ухоженного пространства, делая на эти несколько дней улицу непроезжей.
Видевшему разлив в первый раз могло показаться, что еще чуть-чуть, и вода покроет весь этот простор, но такого, как я уже упоминал, никогда не происходило. Вода, появившись сюда на несколько дней, отступала. Густые заросли всякой кустарниковой и древесной растительности, уходящей до самого притока совсем уже малой речушки Снежедь, по лощине которой и подкрадывалась сюда незаметно Зуша, скрывали это отступление.
Не видя всей полноты весеннего разлива, появляющийся в этом месте язык воды казался каким-то недоразумением, чем-то не настоящим, искусственным. Всю мощь нашей Зуши можно было увидеть только с бугра, на который предстояло подниматься Александру Андреевичу.
Вообще-то дядя Саша имел деревенское прозвище Сашка Белый. И в селе его так чаще всего и называли. В конторе лесничества, в которой он проработал многие годы, его величали только по имени отчеству. Быть может, и эта мелочь давала стимул преодолевать себя, выходить каждое утро и с усилием подниматься на пологий бугор? Теперь этого не узнать, можно только догадываться.
Дома, стоящие с обеих сторон вдоль улицы, ведущей вверх по бугру, тут теснились ближе друг к другу, приближаясь максимально близко почти у самой вершины. Улица становилась узкой деревенской улицей.
Того уютного пространства тут уже совсем не ощущалось, обитатели окружающих домов превращали периодически глубоко врезавшуюся в бугор дорогу в сточную канаву. Стремление выливать помои именно на улицу, на дорогу напротив своего дома, нельзя было объяснить ничем. Запах и вид этого действа рождал ощущение мести за свою неустроенность, неведомые несчастья, которые переживали живущие на этом отрезке улицы жители. Упорство, с которым, несмотря на все замечания и осуждения, лили люди сюда помои, хватило бы для любого другого дела, но тут каждый хозяин наводил порядок только в пределах своего пространства, считая всё, что находилось за забором, чуждым себе и своему дому. Спасал местную экологию только большой уклон, по которому дожди уносили вниз всю эту дрянь, запахи, нечистоты вниз, в лощинку, из которой всё тихо и незаметно уходило в полноводную Зушу.
Так было не всегда. Когда-то по этой улице праздничный народ поднимался в небольшой парк, в котором на Троицу устраивались гуляния, ярмарка, жизнь была весёлая и радостная. В обратную сторону дорога стремилась к церкви, которую, теперь уже пришедшую в упадок, можно было бы увидеть с этого места, если бы не одно нелепое здание, построенное значительно позднее церкви. Это здание прилепилось на краю уже описанного пространства ни к селу, ни к городу. Когда-то в нем был хозяйственный магазин, потом приспосабливали под библиотеку, теперь это снова магазин, только уже продуктовый. Нарушающий выверенную и годами поддерживаемую красоту, он тут торчит больным зубом, памятником головотяпу, построившему его в таком месте.
Церковь, тоже давно уже никого не радующая, дала в свое время этому населенному пункту возможность зваться селом, но язык не поворачивается обзывать этот упадок селом, всякий раз вырывается слово деревня.
Дяде Саше, продолжающему своё восхождение, было не до этого всего. Вокруг привычное окружение, незаметно для идущего человека меняющая свой облик. По деревенской привычке он всегда отмечал любые перемены, по которым можно было заметить, что нового в жизни живущих на этой улице. Любитель бывать в гостях, сам любивший принимать гостей, на всём этом пути, как мне помнится, он не имел друзей ни в одном проплывающем мимо доме.
Самое большое, что он мог себе позволить, это переброситься парой фраз через забор с появившемся во дворе хозяином или хозяйкой, которые, в случае какой-либо нужды к этому влиятельному в деревне человеку, выходили из-за забора, обращались к нему с вопросом, но навряд ли получали исчерпывающий ответ. Для решения особо щепетильных, затратных, можно сказать, вопросов, обращаться нужно было только в конторе, и частенько звучала знаменитая фраза: «Через Бараниху!»