Воспоминания анархистки - 49

На Лубянку Берту привезли для того, чтобы обменять на какого-то коммуниста с Запада. Но кто на Западе знал о Берте? Кому она была нужна?

В нашей камере к ней относились плохо. С ней почти не разговаривали, как потому, что она плохо говорила по-русски и употребляла мат, так и потому, что сама она говорила мало. Она была очень нервной, часто тихо плакала или не шевелясь часами смотрела в одну точку. Да и внешне Берта не вызывала симпатий. Она была среднего роста, коренастая, некрасивая, со светлыми волосами неопределенного оттенка, а то, что у нее были глаза святой или мученицы, никто не замечал. С ней даже никто не хотел делиться передачами, хотя все знали, что у Берты ничего нет.

Однажды вечером ей сказали, чтобы она собиралась с вещами. Я помогла ей уложиться и поделилась с ней тем, что у меня тогда было. Стояла уже зима, на Берте было тоненькое пальто, и я накрыла ее сверху своим пледом. Судьбы вещей столь же неповторимы, как и судьбы людей. Этот плед жил со мной с раннего детства, со времен Волыни, потом переехал с нами в Рязань, а оттуда был прислан ко мне в одиночку ленинградского ДПЗ. Так я поняла, что дома знают о нашем с Татьяной аресте, и наша старшая сестра хлопочет о нас. В ДПЗ, как я говорила, вели уборку и разносили еду уголовники. Среда них был славный малый, Женька-контрабандист, как будто поставивший своей целью везде и всегда помогать заключенным. Однажды, открыв форточку в двери моей камеры, он прошептал: «Там, где вы были раньше — ваша сестра. Там очень холодно, дайте ей что-нибудь...» Я боялась, что он попадется, но Женька настаивал, и я передала Татьяне свой плед. Потом он же принес от нее записку: «Теперь мне не холодно.» Затем я получила обратно этот плед от Татьяны, и вот теперь он отправлялся в новое странствие по тюрьмам.

Когда Берта вышла, дверь закрыли почему-то не сразу, и, сидя на кровати, я видела как по коридору медленно удаляется ее маленькая фигурка в серой шали... Но бывают же встречи! Прошло много лет после Лубянки, политизолятора и ссылки, я встретилась с братом, которого выслали из Рязани во Владимир, и он рассказал мне любопытную историю, которая раскрывает причину возникновения одного из современных мифов.

Сергей жил во Владимире, с работой было плохо, и он устроился электромонтером во Владимирскую тюрьму. Тогда она еще не прославилась на весь мир своими заключенными и своими порядками, времена были простые, но узнав, что в тюрьме работает ссыльный, московские власти все же потребовали его оттуда убрать. Однако за это время Сергей познакомился с другим тюремным электромонтером, и тот по секрету однажды рассказал ему, что он работал в суздальской тюрьме и там исправлял проводку в камере той самой Каплан, которая стреляла в Ленина.

Каплан давно уже не было на свете, ее расстреляли чуть ли не сразу после того, как схватили, и для меня нет никакого сомнения, что речь шла о Берте Гандаль. Но кому нужна была эта легенда, и почему ее называли Каплан? Чтобы поддерживать ложь о, якобы, беспредельной доброте и справедливости Ленина? Позже мне говорили, что Гандаль умерла именно в Суздале, ее знали тамошние заключенные...[1]