Я не могу похвастать сколько-нибудь интересными знакомствами за то время, что провела на Лубянке, — она не предназначена для знакомств. Для этого существуют этапы и пересылки, политизоляторы и концлагеря. Здесь, пока идет следствие, каждый замкнут в себе, каждый охраняет свой внутренний мир от других — в силу осторожности, самосохранения, просто из-за царящей там напряженной атмосферы. Но все же и в тех условиях происходили любопытные встречи.
Когда я пришла в общую камеру, там уже была Берта Гандаль. Бывают люди со странными и страшными судьбами, в которых сами они не виноваты. Рок несет их по течению событий, и каждый новый его поворот усугубляет несуществующую вину, которую без колебаний отмел бы любой добросовестный суд, кроме суда «революционного», действующего по старому инквизиционному принципу: лучше осудить сотни невинных, чем отпустить одного виновного. Вот что Берта рассказала мне о себе.
Отец Берты женился на ее матери, горничной в его доме, после смерти своей первой жены. Ситуация почти классическая, за одним исключением: от первого брака у отца Берты были сын и дочь, получившие хорошее образование, тогда как сама Берта не получила никакого. Причиной было то, что отец Берты умер вскоре после ее рождения, и Берта осталась с матерью почти без средств к существованию. Жили они в Риге. Старшие дети уехали в Москву и много раз приглашали к себе в письмах Берту. Наконец, она решилась поехать, но не предупредила их об этом, и попала в Москву в тот самый день, когда в Ленина стреляла Фаня Каплан.
Берта об этом ничего не знала. Она нашла гостиницу, где жили ее брат и сестра, попала в их номер и стала ждать их возвращения. Так она прождала весь день, затем ночь, а на второй день в номер вошел мужчина, назвавший себя Маевским, который очень удивился, увидев Берту. Но еще более он был удивлен, что Берта ничего не знала о покушении. Он сказал ей, что оба Гандаля, ее брат и сестра, ждали Каплан на дворе в машине, чтобы ее увезти, и были убиты. А сам он, Маевский, пришел к ним в номер, чтобы посмотреть — не осталось ли здесь чего-либо компрометирующего. С этими словами он открыл ящик письменного стола, вынул оттуда револьвер... и в это время в комнату вошли чекисты.
Доказывать причастность Берты к покушению сочли излишним. Через несколько дней был суд. Маевский, левый эсер, так же, как брат и сестра Гандали, защищал на суде не себя, а Берту, доказывая, что она — случайное лицо, не имеющее никакого отношения к покушению, и никак не связана с левыми эсерами. Маевского расстреляли, а Берту отправили в тюрьму, в Томск или в Омск — по незнанию географии, эти города она путала.
Везли ее туда в большом секрете, в простом купе, предупредив, чтобы ни с кем из пассажиров она не смела разговаривать. Охрана была в штатском. В этом городе разрешили жить и матери Берты, иногда даже позволяя им свидания, но потом мать умерла. После этого Берту перевели в Златоуст и поместили вместе с уголовницами, которые для забавы научили ее вставлять в разговор матерные слова. В 1925 году ее зачем-то повезли в Москву, но по дороге продержали с полгода в Рязани. Оттуда она попала на Лубянку.
После смерти матери у Берты не осталось никого — ни родных, ни знакомых, ни людей, которые просто о ней слышали или интересовались бы ею. Она была так одинока, что для нее, говорила она, было бы счастьем просидеть в рязанской тюрьме до конца жизни. Почему? «Потому что там люди добрые, — сказала она. — Одна из заключенных вышла на волю и послала мне передачу...»
Свободное копирование
