Дня через два меня перевели в главное здание, в камеру, которую называли «собачником»: большая пустая комната, в одном из углов — сплошные нары и ничего больше, ни стола, ни табуретки. Это было утром, весь день я была одна. К вечеру дверь камеры открылась, вошел надзиратель (их везде звали «ментами» — не потому ли, что они нас воспитывали?), а вместе с ним — молодой человек в такой же, как и он, форме. Надзиратель сказал ему: «Вот здесь вы останетесь».
Конечно же, я раскричалась: «Да как вы смеете сажать сюда мужчину? Вы что, с ума сошли?» Но вошедший мне ответил: «Не беспокойтесь, я — женщина...»
Нас заперли, мы уселись на нары, и когда я стала спрашивать, почему на ней эта форма, она рассказала мне свою историю. Конечно, в самых общих чертах — подробно там никто о себе не говорит и имен не называет, это не принято. Поэтому я даже не спросила, как ее зовут, а сама она не назвалась. Да если бы и назвалась, я не могла быть до конца уверена, что она рассказала мне правду — слишком все это было фантастично, так что она могла быть специально подсаженным ко мне провокатором, хотя мне она никаких вопросов не задавала.
По ее словам, она была диверсанткой. Их группа была создана где-то на территории Латвии и перешла границу с заданием взорвать какие-то наши мосты. И хотя я заявила сразу, что ни в какие диверсии и диверсантов не верю, она убеждала меня, что все это на самом деле существует, только их преследовали неудачи, группа провалилась, и большинство было схвачено. Ей же удалось сесть на поезд и уехать на юг, где она какое-то время скрывалась у знакомых. Но потом ее выследили, она успела ночью в одной рубашке выскочить из окна, пряталась на бахчах, двое суток питалась арбузами, но потом ее все-таки схватили. А поскольку у нее не было никакой одежды, то дали эту форменную. Теперь ее должны были расстрелять.
«А были ли у вас удачные диверсии?» — спросила я, все еще сомневаясь. «Конечно, были», — ответила она, но ничего уточнять не стала. Вскоре ее увели.
Теперь, через столько лет, я все же склонна думать, что это была не диверсантка, а какая-то неудачная провокаторша, потому что все, что она рассказала мне о бахчах и арбузах, могло иметь место полгода назад, а уж за это время ее вполне могли одеть в женское платье, во всяком случае, снять с нее форму сотрудника ОГПУ... Но тогда общение с человеком, которого вот-вот должны расстрелять (я как-то не подумала, что в «собачник» попадали только с воли, но никогда из камеры смертников), на меня произвело известное впечатление.
Свободное копирование
