Во второй класс я уже ходила из дому. Пока строили новую школу, побольше, нас распределили по другим, и я попала в женскую школу номер 80, что находилась на углу улицы имени Шевченко и Клары Цеткин. Четырехэтажное здание впечатляло своими широкими коридорами, просторными вестибюлями и холлами на каждом этаже, широкой лестницей, что от центральной площадки разбегалась налево и направо, и надо было соблюдать правила движения. Бюсты Ленина и Сталина красовались на каждой площадке. Лозунг «Учиться, учиться и еще раз учиться» пугал меня тоже на каждом этаже. Потому что в эту школу ходить уже не хотелось, и учиться без конца – тоже. Мне еще повезло на учительницу – Клавдию Михайловну, которая почему-то меня отмечала своим вниманием – неизменно добрым. Я его не заслуживала. Часто пропускала школу из-за болезней (температурила), стеснялась отвечать на уроках при всех.
Но вот однажды Клавдия Михайловна задала нам сочинение на тему «Мой любимый зверек».
– Пишите о ком хотите. У кого кошка есть, пишите о кошке, у кого кролики или собака, пишите о них. Хватит и полстранички.
Сочинение было классное. Писали мы медленно. Но никто не знал, что я уже имела крошечный опыт сочинительства, а потому владела пером, как говорится. Правда, кошки пока у нас не было, собаки тоже, тем более – кроликов.
Зато был у меня любимый зверек, трагически погибший в банке за одну ночь. Ему я решила посвятить сочинение.
В конце школьного коридора я как-то рассмотрела крошечную мышиную норку. Я возвращалась домой после дополнительных занятий с учительницей. После болезни пропустила материал, и Клавдия Михайловна назначила дополнительные в воскресенье.
В опустевшей и потому тихой школе мне понравилось. Вот так бы и училась наедине с хорошим человеком, который не торопит с ответом, сколько будет пятью девять.
Отзанимались, и я попросилась в туалет. Учительница ушла, а я бродила по этажам, разглядывала на стенах яркие стенгазеты, И вдруг увидела чудную картинку: возле норки сидит мышка и ест что-то, держа в передних лапках. Мышка крошечная, наверное, ребенок или подросток. Я шагнула ближе – она не испугалась. Сидит себе, грызет.
Как мне захотелось ее забрать домой! Кормить, купать... До чего же она показалась мне симпатичной! Но как ее поймать?
Я вытряхнула из портфеля крошки хлеба – подальше от норы, и затаилась. Мышка быстро переместилась к новому пиршеству и засела посредине этой горки крошек. А я подло воспользовалась ее детской неопытностью, просто накрыв ладошкой. Поймала! Без труда, и кошачья ловкость не понадобилась!
Дома я устроила мышке хорошую жизнь: положила в стеклянную банку кусочек сахара, мягкую подстилку, цветок чернобривца. Посадила в этот рай (вкусно, красиво и пахнет как!) несчастную жертву своего эстетического понимания личного счастья, и... прикрыла марлей.
Мышка покорно уселась завтракать. Я дала добавку в виде хлебца и сала. Потом подумала, что кушать да спать ей осталось недолго, скоро ночь, а вот нюхать во сне цветок – какое блаженство! Добавила еще один, петунью. Из банки потянуло сильным ароматом. Чтобы гостья не удрала, все-таки на марлю водрузила что-то тяжеленькое.
А утром обнаружила я труп мышонка и рыдала до самой школы, потрясенная преждевременной смертью бедняжки.
Сие драматическое событие я и описала в сочинении, потратив на процесс 45 минут урока и страницу тетради в косую линейку.
Клавдия Михайловна была потрясена моим горестным рассказом еще больше, чем я смертью зверя. Она прочитала сочинение вслух, похвалила меня, назвала писательницей, а потом всем классом обсуждали не другие сочинения, а причину смерти моей героини.
– Она объелась! – сказала одна девочка.
– Ей без мамы было страшно! – предположила другая.
– Она домой хотела!
– Она не любит цветочков!
– Вот это уже ближе к истине, – улыбнулась Клавдия Михайловна и после некоторых совсем уже нелепых «догадок» подвела итог: – Она просто задохнулась. Сильный запах цветов при полном отсутствии кислорода – и вот результат...
На меня стали оглядываться как на убийцу.
– Дети! Люся не хотела такого конца! ВСЕ бы так поступили – прикрыли баночку, чтобы мышка не удрала, правда?
С тех пор я не люблю трагические концовки в своих произведениях.