Город приходил в себя после безумия войны, выздоравливал. Открылись детские сады. И нам с Лялькой пришлось из семейного уюта, хоть и можно это назвать только с натяжкой, перебраться в государственное заведение.
– Федя достал два места в детский сад, – объявил однажды счастливый папа после встречи с Асмолковым. – На ночь будете приходить домой. Вы рады?
Я была в ужасе. Какой детский сад?! Мне исполнилось восемь лет! Мне обещали щколу! Я хочу в школу!
– Не хочу! – рыдала я под папины объяснения, что там мы будем нормально питаться, оттуда ходить в школу, после обеда спать и делать уроки под руководством воспитателя.
Память о довоенном детсадике, где даже в туалет водили шеренгой и одновременно со всеми, ничего хорошего мне не сулила. Прощай, свобода! Прощай двор, где мы уже сдружились с девочками.
А оказалось еще хуже – это был ночной детсад! То есть папу с мамой и Наточку мы теперь буем видеть только в воскресенье!
Детсад был недалеко – на углу проспекта Карла Маркса, прямо напротив длинного забора больницы Мечникова.*
*Сейчас там общежитие Горной академии.
Одноэтажный домик с маленьким двором оказался довольно уютным. И все было хорошо там: некрикливые воспитатели, вкусная еда, музыкальные занятия, недрачливые дети, светлые комнаты с высокими потолками. И первая моя любовь – Петя Трескунов, брат моей подружки Софы.
Ау, Петя Трескунов! Где ты сейчас обитаешь? Жив ли еще? Видишь, я запомнила даже имя твое! Потому что ты скрасил своей симпатичной особой мое пребывание в детском саду!
Спали мы на раскладушках, тесно приставленных одна к другой. Утро я любила. На завтрак нам давали манную кашу с чаем и кусочком хлеба. На этом кусочке лежало масло, настоящее! Мои извращенные довоенные вкусы – не любить масло – убила война. Масло я полюбила всей душой, и не просто ела хлеб с ним, а отодвигала зубами тонкий его слой до самого конца, чтобы потом съесть сразу, целиком, и ощутить его божественный вкус. Так делали многие дети, хотя нас за это и ругали воспитатели.
Поднимали нас рано, потому что надо было не опоздать в школу. Ведь до уроков и до завтрака нас ожидала процедура, о которой вспоминать тошно. Мы вычесывали из своих голов вшей.
Война отодвинулась, оставив в наследство не только болезни, но и этих кусачих насекомых, с которыми боролись с помощью керосина. Но не керосинить же перед уроками детей? И вот мы стоим в предбаннике и прямо на подоконник, подстелив тряпочку, густым гребнем изгоняем этих паразитов. Мальчикам было легче, их стригли наголо. А у девочек – косы, и у многих – густые, длинные.
– Десять! – вслух считает Софочка, у которой волосы самые шикарные.
– Двадцать! – хвастливо объявляет другая дурочка.
– Тридцать, тридцать пять! – торжествует победительница в этом жутком соревновании.
– Дурочки, чем хвастаетесь? – ругает нас нянька. – Стыдоба какая! Вот обрежем вам косы, будете знать!
Свободное копирование
