Давно в психиатрии возникли два проникнутых безнадёжностью понятия: понятие «преждевременного слабоумия», которым обычно заболевали в юношеском возрасте, и понятие «прогрессивного паралича», который поражал людей в цветущем среднем возрасте. Постепенно наука установила, что прогрессивный паралич вызывается бледной спирохетой, возбудителем сифилиса, заражение которым может на многие годы предшествовать появлению душевной болезни.
Преждевременное слабоумие продолжало оставаться непонятным и неотвратимым, как судьба. Много книг было написано для того, чтобы доказать, что эта болезнь передаётся потомству по тем же законам, как окраска цветка или форма стручка у душистого горошка. Результаты у разных исследователей получались очень далёкие один от другого. Однако убеждение в наследственной обусловленности, а потому и неизлечимости, юношеского слабоумия прочно утвердилось в умах врачей.
Психиатров и их учреждений не напрасно боялись в широкой публике: по-прежнему это была не больница, но дом призрения, заполненный обломками различных крушений.
Но за последние двадцать пять лет и в психиатрических больницах повеяло свежим ветром. В 1917 г. венский учёный Вагнер фон Яурегг предложил дикую, казалось бы, невероятную вещь: несчастным паралитикам стали прививать ещё вторую тяжёлую болезнь - малярию. И произошла удивительная, невероятная история, не предусмотренная ранее ни в каких руководствах по психиатрии. Прогрессивный паралич, заведомо обрекавший человека на слабоумие и смерть, стал вдруг излечимой болезнью! Паралитики стали возвращаться домой, в семью, стали приступать вновь к прежней работе.
А за прогрессивным параличом наступила, наконец, очередь и преждевременного слабоумия или, как его называли последние тридцать лет, шизофрении. Причины её продолжали оставаться тёмными. Но для лечения шизофрении за сравнительно короткое время было предложено три новых и жестоких способа: инсулиновые шоки, судорожные припадки и длительный сон. Последний из упомянутых способов и привлёк внимание И.П. Павлова.
Душевные болезни начали интересовать Ивана Петровича очень давно. Но подходил он к ним особенным образом. Многие вопросы, занимавшие психиатров, он называл попросту болтовнёй, психиатрической словесностью. И.П. Павлов стремился к одному: объяснить видимые проявления болезни с физиологической точки зрения. В
1918 г. И.П. Павлов стал посещать психиатрическую больницу на Удельной, под Ленинградом. Здесь его в первую очередь заинтересовали больные–кататоники. Кататония – одна из форм юношеского слабоумия – шизофрении. Об одном из этих больных, Качалкине, Павлов нередко вспоминал в дальнейшие годы.
Качалкин заболел в возрасте 35 лет: он впал в так называемый ступор. Больной лежал неподвижный, оцепенелый, с закрытыми глазами, не отвечая на вопросы, не реагируя ни на какие прикосновения. Сам он не принимал никакой пищи, не просил пить. Такое состояние продолжалось у него более двадцати лет. Жизнь его поддерживалась только благодаря тщательному уходу и искусственному питанию: его кормили специальной питательной смесью, которая через резиновый зонд вводилась непосредственно в желудок. Когда возраст Качалкина стал приближаться к 60 годам, он стал понемногу выходить из своего оцепенения. Сначала, оставаясь один в комнате, а затем и в присутствии других людей, он стал делать всё больше движений, стал вставать с постели. Когда его впервые увидел И.П. Павлов, он уже много и разумно говорил, стал много есть…
И.П. Павлов захотел понять и объяснить с физиологической точки зрения состояние Качалкина и других подобных ему кататоников. Качалкин не был исключением: кататоники нередко поправляются или обнаруживают значительное улучшение после нескольких лет болезни. Что же это за состояние мозга? Как может оно держаться годами и вдруг пройти? У лабораторных собак Павлов видел уже такое оцепенение. Но оно было много короче, исчислялось в минутах. Можно и у человека вызвать подобное состояние. Достаточно его для этого загипнотизировать. В состоянии гипноза человек не чувствует уколов, лежит, оцепенев как доска, может сохранять любую приданную позу в течение длительного времени. Лабораторная собака, загипнотизированный человек и больной–кататоник – они не только внешне своим поведением, состоянием похожи друг на друга. Физиология нашла объяснение их сходству. Все они спят. Это сон мозга. Но сон необычный, неполный, частичный. У кататоника спит двигательная область полушарий. Под полушариями мозга, в подкорковой области освободились низшие центры, от них зависит напряжение мышц. Если у собаки перерезать мозг ниже полушарий, у неё обязательно наступает резкое напряжение мышц. Значит, сон кататоника как бы обезглавил его. Но если это сон, почему же он держится годами? И.П. Павлов ответил на этот вопрос. Сон охраняет мозг от разрушения. Нервные клетки слишком устали, они истощены. Продолжение работы может разрушить их. Тогда в них развивается торможение: это защитный, охранительный механизм. Клетки заторможены, спят – следовательно, они сохраняются.
Свободное копирование
