Теперь о событиях революционного 1934 года.
Провинция Астурия (по-испански Asturias — множественное число, так же как Афины) всегда считалась родиной народа непокорного, сильного, вечно беспокоящего правителей. Мавры, завоевавшие в VIII веке Испанию, не справились только с астурийцами. В ущелье Ковадонга арабы потерпели поражение, а их военачальник погиб. Правда, Астурия находится за высоким горным хребтом, что затрудняет военные действия, но мало ли гор преодолели арабские завоеватели. Тем более что арабы стремились к завоеванию континентальной Европы. Однако в ходе войны с Францией, за Пиренеями, в битве при Пуатье были разбиты, откатились назад, в Испанию, и, возможно, «плюнув на Астурию», занялись обустройством завоеванных земель. Как бы то ни было, именно с Астурии, свободного островка испанской короны, и началась освободительная война — реконкиста, отвоевание испанцами своих земель. Посему наследники испанской короны до сих пор носят титул «Принц Астурийский», а Астурия в отличие от других испанских провинций именуется «княжеством».
Так вот, в 1934 году в некоторых районах Испании начались рабочие волнения, а в Астурии они вылились в вооруженное восстание. Дружины рабочих заняли столицу провинции Овьедо и удерживали ее целый месяц. Восстание было подавлено и, как обычно, начались аресты и суды.
Я был свидетелем такой сцены (мне шел шестой год).
В наше село на длинных открытых машинах приехали полицейские; остановились пониже села, где проходила грунтовая дорога, и стали ходить по домам. Явились и к нам, начали шарить повсюду, открывать шкафы, сундуки, вытряхивать оттуда одежду, белье… В общем, все как оно и бывает. Мать ходит за ними, стенает, плачет — они ноль внимания. Отец молча смотрит. В конце концов полицейские наткнулись на большой моток бикфордова шнура (его используют в шахтах для подрыва скальной породы). Полицейские трясут шнуром, отец что-то им объясняет, но без толку: на него надевают наручники и уводят. Мы, дети, смотрели на эту сцену примерно так же, как потом смотрели кино. Всех арестованных собрали на небольшой нашей площади и поставили в круг — лицом друг к другу. Приведут нового арестанта — круг расширяется. Я смотрел на отца в наручниках и ничего особенного не чувствовал: плохо понимал происходящее. Возможно, думал: «Что-то важное происходит у взрослых». Народ молча толпился вокруг. Если бы люди кричали, как-то выражали свое недовольство, я бы запомнил. В память врезалась такая картина: около арестованного высокого молодого парня стоит молодая женщина, плачет, что-то говорит, припав к его плечу. Я слышу только обрывки разговора, но по движениям парня, по его лицу, понимаю, что он говорит: «Перестань… люди смотрят, стыдно. Ничего страшного… обойдется».
Отца осудили на несколько месяцев тюрьмы.
Один раз мать взяла меня на свидание с ним. В небольшом помещении за решеткой — от пола до потолка и от стены до стены — я увидел отца. Были там и другие заключенные. Отец сидел на корточках. (В таком положении глаза его оказались вровень с моими, значит, мой рост тогда был примерно 90 см.) Он подарил мне узорчатую шкатулочку — сам сделал ее из разноцветной соломы (специально обработанной, сплюснутой и раскрашенной). В испанских тюрьмах (а может, и в других странах) был такой обычай — занимать заключенных (наверно, с небольшими сроками) ручным трудом и всякими самоделками. Куда делась эта шкатулочка, не знаю, а сколько раз я потом жалел, что не сумел ее сохранить — теперь смотрел бы на нее и думал: это мой отец сделал своими руками… Очень жалко.