Такова партийная жизнь! - 12

Здесь, пожалуй, вернёмся по оси времён немного вспять – к моменту  окончания седьмого – выпускного! – класса. 

Да, по структуре тогдашней школы седьмой класс был выпускным во второй ступени обучения. Первой была начальная школа – первые четыре класса. С пятого по седьмой – неполное среднее образование, дававшее право поступления в средние специальные учебные заведения – техникумы и училища.  Если седьмых классов у нас в школе было четыре, то восьмых – уже только два: остальные ученики  продолжили учёбу  кто -  в техникуме, кто – в педагогическом или медицинском училище, а кто и на производство подался: учеником, как говорится, токаря-пекаря. 

Такое этапное событие, как окончание семилетки, было уместно отпраздновать достойно. Учителя вместе с родительским комитетом  договорились провести выпускной вечер. И не одну лишь официальную, торжественную,. часть, но и  устроить пирушку, с выпивкой и закуской. Дело ведь было вскоре после окончания войны, давшей всплеск не только  массового патриотизма, но и массового, всенародного  пьянства. 7-й класс мы завершили весной 1946  года, накануне лета, о котором никто не предполагал, что оно принесёт с собой сильнейшую засуху и голод, и наши бедные родители были рады случаю устроить нам, подросткам, да заодно и самим себе, хороший «сабантуй».

Нас, подростков, больше интересовало другое: заканчивалось голомозгое детство (по существовавшим школьным правилам, вплоть по 7-й класс включительно мы в школу должны были ходить – и ходили! – стрижеными под «нуль», лафа с пышными «политиками» на голове продолжалась недолго, и уже с шестого класса «Кролик» удалял из школы всех, кто пытался завести себе хоть крохотную чёлочку: это дозволялось лишь  в восьмом классе и старше. Так что  окончание седьмого означало некий рубеж, выход во взрослую жизнь, а что же  за взрослая самостоятельная жизнь без… девочек?!

Вот почему на  собрании самых активных семиклассников было решено пригласить к нам на вечер  девочек из упомянутой выше 116-й школы. До этого мы с женской школой никак не общались и только наблюдали  издали  за совместными компаниями старшеклассников, гуляющих по окрестным улицам…  Это были люди легендарные: Феликс Ицкович, которому предстояло стать первым в 131-й золотым медалистом, Иделиович, Илья Рачинский…

Девочек-семиклассниц, наших соседок, мы знали по случайным встречам во дворе, по их выступлениям на пионерских слётах, но совместных каких-либо дел не вели. И вот теперь двое из нас – Моня Канер и я – были делегированы в соседний девичий стан, чтобы пригласить семиклассниц на наш выпускной вечер.

Сразу же за Госпромом - Домом Госпромышленности, первым советским «небоскрёбом» (13 этажей!), замыкающим собой площадь Дзержинского, огромный – на целый квартал – жилой дом «Красный промышленник», одним из своих фасадов выходящий на проспект «Правды». Весь цокольный этаж этой части здания занимает анфилада  комнат административного назначения. В них-то и была тогда размещена 116-я женская средняя школа,  возглавлявшаяся директором  Анной Орефьевной (или Арефьевной?) Поздняковой. Мы и явились прежде всего к ней, чем обеспечили успех порученного дела. Время было неучебное, Анна Арефьевна – массивная женщина с маленькими глазками и прямой тёмной причёской – выслушала нас – и громко позвала: 
 
- Ча-а-ри-и-та!!!

Явилась  черноглазая бойкая девочка, которую мне не раз приходилось видеть на пионерских слётах и во Дворце пионеров, - председатель совета школьной пионерской  дружины. Директриса познакомила нас, и мы  официально передали приглашение.

На другой же день в квартире Лёньки Основикова Валерик Волоцкий и ещё несколько наших мальчиков, сменяя друг друга, начали печатать на домашней пишущей машинке пригласительные билеты. Как и полагалось, на них были проставлены день и час начала вечера. 

Однако, перед тем как определить этот час, надо было хорошенько продумать один весьма деликатный момент. Как определил родительский комитет, для приобретения закуски и выпивки (лёгкого вина) с каждого выпускника было собрано по 100 тогдашних рублей. Кажется, по столько же внесли и родители, предполагавшие участвовать в пирушке. Но на присутствие ещё и девочек собранной суммы было недостаточно. После горячих обсуждений оргкомитетом праздника было решено, что торжественная часть и вручение аттестатов об окончании неполной средней школы будут совмещены с праздничным ужином, а девочек мы приглашаем уже на художественную часть и танцы,  к началу которых  застолье  завершится.

Но, как это чаще всего бывало в СССР  (и – скажу теперь с полным знанием дела – нередко случается в Израиле!),  начать праздник вовремя не удалось, и к моменту, обозначенному в пригласительных билетах, у нас ещё шёл пир горой. 

К несчастью и конфузу  нашему, все седьмые классы размещались в первом этаже, там и накрыли для  каждого класса пиршественные столы, а  парадная дверь школы была предусмотрительно заперта, и  принарядившиеся к празднику девочки, наткнувшись на замкнутую дверь, стайками собрались под окнами ярко освещённых классов и из  сгустившихся   сумерек начали в эти окна заглядывать, а потом и стучать по стёклам.  Некоторые, самые гордые, ушли, но большинство приглашённых, собравшись толпой, принялось колотить в дверь школы  что было сил!  Если бы я мог, то не задумываясь провалился под землю, так мне было стыдно! Тем более, что, наконец, ворвавшись в вестибюль, девочки под руководством Чариты принялись требовать к ответу именно меня и Моню… Хорошо, что не растерзали!  Нас спасли кем-то поторопленные танцы.

 Ещё немного о Стасике  Духине и его сверстниках из старшего нас на год потока. . Там была плеяда  блестящих мальчиков.  Он да Валерий Покровский, Марик Бланк, Владик Зинченко и ещё несколько человек составляли, как теперь  принято говорить, элиту  предшествующей нам параллели. Юноши гармонически развитые, они сочетали в себе интересы и способности к точным и гуманитарным наукам – недаром многие поступили на физмат университета. Но в школе были очень политизированы, не удовлетворялись изучаемым материалом по истории и обществоведению и даже организовали (мне об этом было известно по слухам) не то что подпольный, но весьма неофициальный кружок по изучению… истории 
ВКП(б). 

Какая была необходимость штудировать этот предмет в самодеятельных кружках, когда в совершенно  официальных источниках недостатка не было? Дело, очевидно, в том, что юные, не слишком испорченные трафаретной  пропагандой юноши и девушки обнаруживали вопиющее несоответствие заявленных  основателями коммунистического движения принципов с реальной действительностью авторитарного  большевистского государства. И естественное стремление молодых умов к правде, безоглядность и романтизм молодости толкали их  пытливые умы к самостоятельному и безнадзорному познанию истины. Известно, что  в стране ещё с военных времён немало возникло таких подпольных и полуподпольных, то чисто просвещенческих, то более или менее радикальных молодёжных кружков. Одна из московских организаций  подобного толка уже в начале 50-х была разгромлена в Москве министерством  госбезопасности вплоть до вынесения трёх смертных приговоров, приведённых в исполнение. Через подобный кружок юных марксистов-правдоискателей прошла где-то в Средней Азии известный ныне диссидентский политолог Дора Штурман (Шток),  и попала -  именно за это – в лагерь сталинского  ГУЛага.. В лагере же вскоре после войны очутился Анатолий Жигулин –будущий поэт, он состоял в воронежской  марксистской (но оппозиционной режиму) молодёжной организации. Несколько легче, но тоже не 6ез тюремных страниц, оказалась судьба известного ныне физика и еврейского публициста  Александра Воронеля… Харьковским их ровесникам из нашей и других городских  школ  повезло: Духина, Бланка, Покровского, Зинченко, равно как их подружек из 17-й школы: Яну Зеленскую, Элеонору Барщевскую, Лину Гарбер и ещё нескольких эта участь обошла стороной. Может быть, просто не сыскался человек,  решивший  «как следует» настучать. «Так и не нашлось стукача во всём городе? – сам себе не верит А. В. Воронель, тоже отчасти харьковчанин,  в элегической и ностальгической статье «Alma mater» (он окончил Харьковский госуниверситет). – И это в годы, когда тысячи молодых людей из других городов отправились в Сибирь за несравненно меньшую степень нелояльности. Что-то всё-таки особенное было в Харькове» (Журналш "22", №106, 1998 год).

Не буду спорить с земляком (особенно по поводу последней фразы, потому что так же пристрастен к городу, ставшему и мне родным), но на одном с ним факультете учился одноклассник Духина и Покровского, тучный молодой человек, потом, как говорили, перешедший на учёбу в высшее училище госбезопасности. Именно его «заслуге» приписывали упоминаемый Воронелем факт: невинная самодеятельная организация  наших ровесников – ЛОП (литературное общество перфектистов), существовавшая, главным образом, в фантазии горстки увлечённых словесностью мальчишек в 1948 – 49 годах,   стала  объектом  специфического интереса  харьковских  «майоров Прониных» и долго ещё волновала и вспучивала их заскорузлые мозги…   Но об этом отдельно и ниже – в главе-очерке «Заговор перфектистов».