Отъезд наш напоминал бегство – и, как оказалось, действительно был бегством. Смысл событий через много лет объяснила мне Сонечка. Ведь из Челябинска, где мы делали пересадку на Златоустовский поезд, иы заезжали к ней в соседний Копейск, и папа по свежим сделам рассказал ей и Ёне о том, что с ним произошло в Петухове.
Оказывается, вернувшись в Петухово из очередной поездки в Златоуст, папа обнаружил, что обменный фонд – водка была благополучно вылакана его помощником Иваном Фёдоровичем со товарищи. Мой честный, непьющий папа возмутился: «Мерзавец! – думал и говорил он о помощнике. – Там люди голодают, доверили нам спиртное в обмен на продукты, а он…»
О случившемся отец доложил уполкомзагу, которому был подотчётен. Но «Михал Кузьмич», вместо того чтобы привлечь к ответственности вора Ивана Фёдоровича, сказал отцу:
- Не прикидывайтесь дурачком – вы оба несёте солидарную материальную ответственность, вот и отвечать будете вдвоём. Может, это как раз вы и выпили эту водку. Или – продали! А вину хотите свалить на Ивана. Не выйдет!
И… передал дело прокурору. Прокурор вызвал папу и взял с него подписку о невыезде. Запахло следствием и судом. А суд, и вообще-то на Руси испокон веков «шемякин», в то время бывал особенно скорым. Причём срок зачастую заменяли штрафбатом. Вот он – желанный фронт! Но теперь это была бы гибель не только верная, но и бессмысленная, бесславная: штрафники представляли собой истинное пушечное мясо – их порой даже не вооружали, а просто гнали на минные поля.
В отчаянии отец поделился своими заботами с жившим в том посёлке польским евреем Лифшицом.
Польские евреи – в отличие от наших – это были люди, в большинстве своём, закалённые капитализмом, они не только сами прошли школу пройдошества, сутяжничества, жульничества, но и приобрели способность научить этому других. Может, если б не революция, таким стал бы и наш отец. Ведь евреям диаспоры в течение многих столетий была оставлена почти исключительно сфера торговли и ремесла. Притом, чтобы в ней преуспеть, надо было стать хитрее своих партнёров – коренных жителей, которые, чуть что не так, набрасывались на «жидов» с погромами, что превосходно описано Гоголем – в «Тарасе Бульбе» и Шевченко – в «Гайдамаках». Будучи между собой злейшими врагами, казаки и «ляхи» с одинаковой жестокостью громили «жидов».
Единственным оружием против коренного большинства у евреев Украины и Польши было пресловутое «еврейское торгашество», в котором издревле упрекают наше племя. Также и в других странах: например, в немецком языке это понятие даже передаётся одним особым словом: Das Judentum. И неудивительно: несчастным апатридам оставили единственное поприще, а когда они в нём достигли (именно по этой причине) особых высот – их же в том и обвинили! В «еврейском торгашестве» уличал своих соплеменников юный Карл Маркс, этот «термин» появился недавно и в работах советских авторов. См., например, рецензию И. Бестужева (журнал «Москва» № 10, 1979), где утверждается, что «капитализм усвоил принципы «еврейского торгашества». Между тем, дело обстоит как раз наоборот: это евреи, вынужденные заниматься исключительно ремеслом, торговлей и ростовщичеством, в своё время прочно усвоили принципы буржуазного торгашества.
Может быть, даже лучше других усвоили, так как в борьбе с конкурентами были поставлены в особо неблагоприятные условия: конкуренты как хозяева земли имели возможность и преимущество их просто давить. И часто это делали, а если не давили, то топили, как в «Тарасе Бульбе».
Но биологически такие качества, увы, не передаются. В России конца XIX века, под влиянием освободительных и прочих идей времени, многие евреи увлеклись общеевропейской культурой, отошли от «торгашества» - и сразу же очутились в положении «белых ворон». Вяжется ли образ торгаша с такими героями литературы, как Левинсон в «Разгроме» Фадеева, Иосиф Коган – в поэме Багрицкого, бабелевский Лютов? Ну, а сам Бабель, или – Осип Мандельштам, или – Исаак Левитан, или – Борис Пастернак, академики Иоффе и Ландау, доктор Хавкин, Илья Эренбург, Василий Гроссман, Давид Самойлов, Самуил Маршак – неужели торгаши? – Не более, чем, скажем, Александр Блок, Дмитрий Менделеев, Велимир Хлебников, Владимир Маяковский…
Массовое обывательское сознание не удивлено бескорыстием и житейской неумелостью, когда речь идёт о русском человеке. А вот еврей – другое дело: «они все – хитрые!», «все – торгаши!». Русские, желая уязвить украинца, приписывают ему ещё большую изворотливость: «Где хохол прошёл, там еврею делать нечего!» Еврей, таким образом, эталон изворотливости! Он не может быть непрактичным в житейских ситуациях.
Но, опровергая этот устоявшийся стереотип, именно таким был наш папа! Да и откуда бы ему набраться практичности, ежели он жить учился – по «Капиталу»?
Иное дело – польский еврей Лифшиц. Тот о капитале не читал, но в его законах разбирался практически.
- Довид-Мейшлз! – сказал он отцу (так звал моего папу маленький сын Лифшица; как и все дети, с которыми папе приходилось общаться, малыш льнул к Давиду Моисеевичу, но имя его перевернул по-своему, на идишский лад. – Довид-Мейшлз! – сказал Лифшиц сокрушённо. – Я прамо не знаю, цо ви за чловек. Ну прамо как ребьёнок. Или ви не видите, что этот ваш – ну, как его? – пан «палкувзад», и пан прокурор, и ваш Ванька-шикер (то есть пьяница. - Ф.Р.) – что это всё одна мешпоха (семейка)? Они просто хотят поиметь от вас пенёнки (денежки). Дайте им пару тысёнц – и они вас отпустят.
- Легко сказать, товарищ Лифшиц, - возразил папа. – Пару тысяч?! Да у меня копейки нет за душой!
- И опьять ви ребьёнок! – воскликнул Лифшиц. – У вас нет? - У вас будут! Ви мне сам говорил, цо под полом у вас в хате лежит картошка, цо ви её купил по твордой цене на деньги сотрудникув. Продайте её по цене базарной, - ну, немного уступите, чтоб скорее купили. Ви поимеете хороший процент, уплатите хабар (взятку), а остальное раздадите людям – кто сколько давал.
- Но это значит – действительно стать преступником, - возразил отец.
- А! ви хочете бить честный чловек? – вскричал Лифшиц. – Прошу пана: то садитесь в тортур (тюрьму)! Будете сидеть как честный чловек!
Папа воспользовался рекомендацией умного человека. Другого выхода – не было. Получив взятку, уполкомзаг поделился с прокурором. Тот немедленно снял подписку о невыезде и закрыл дело – в том числе и на своего собутыльника, а по совместительству – кума, -. Ивана Фёдоровича. И мы с папой получили возможность бежать из Петухова.
Так честнейший человек по воле шайки облечённых властью негодяев («при Сталине был порядок!») попал в западню и, чтобы вырваться из неё, сам был вынужден пойти на преступления: спекуляцию, взяткодательство, сокрытие преступлений других лиц.
Можно ли удивляться, что вскоре после этой истории папа тяжко заболел…
Свободное копирование
