Для дальнейшего рассказа существенно, что папиным непосредственным начальником в Петухове был «райуполкомзаг» - районный уполномоченный госкомитета заготовок, - назовём его, к примеру, Михаилом Кузьмичом.
В один прекрасный день Иван Фёдорович перестал приходить, а ему на смену прибыла помощница из Златоуста – кажется, Нина Александровна. Отец ходил какой-то потерянный, страшно чем-то озабоченный, то и дело куда-то отлучался в официальные учреждения – и возвращался ещё более подавленный. Однажды, когда я во дворе лечил себе нарыв на ноге подорожником, он явился домой вместе с каким-то пузатым, но осанистым мужчиной.
Обычной манерой отца в общении с людьми была независимость и простота. Не припомню, чтобы он когда-нибудь перед кем-нибудь заискивал. Но теперь (я заметил это немедленно) он явно стелился перед тучным гостем: подставил ему табурет, принялся чем-то угощать, угоднически приговаривая: «Садитесь, Михал Кузьмич!», «Кушайте на здоровье, Михал Кузьмич!» Гость (я уверен, что это и был сам «Уполкомзаг») только что не говорил: «Ладно, ништо, молодца, молодца!», а вообще-то был очень похож на некрасовского «купчину». Ткнув в меня пальцем, спросил:
- А это твой сын, што ли?
- Да-да: сынок, - заулыбадся отец. - Наследник!
Никогда он меня так не называл, никогда не держался так жалко. Мне было неприятно за него, я сердцем чувствовал, что он боится «купчину», ни во что не ставит и наверняка ненавидит.
Знал бы я, почему отец так держится, - ещё тогда оправдал бы такое его поведение…
Через несколько дней отец вдруг пришёл и сказал, что мы уезжаем. Этому, впрочем, предшествовал небывалый эпизод: в последнее перед отъездом воскресенье мы втроём (с ним и Ниной Александровной) скупили на местном базаре (а был он здесь большой – приезжали даже из соседнего Казахстана, иногда на верблюдах) – скупили все яйца, не торгуясь и оптом, чем, конечно, взвинтили в тот день цену на них. Я только и делал, что носил в двух вёдрах покупки. Потом мы присоединили их к другим продуктам, уже погружённым в полупустой вагон, стоявший на станции в тупике. Там на полу лежала белой кучей тончайшая соль, выпаренная из озёрной воды. Соль была в жестоком дефиците: знаменитые озёра Эльтон и Баскунчак были отрезаны от «большой земли» зоной военных действий.
Несколько ранее произошёл другой непонятный эпизод: мы с папой вытащили из подполья заготовленную им ранее картошку, какие-то люди погрузили её на подводу и увезли.
Нина Александровна была назначена сопро-вождать вагон с продуктами, а мы вдвоём уехали спешно первым попавшимся поездом. Билетов в кассе не было, входных дверей проводники во время короткой стоянки не открыли, и мы самовольно погрузили свои чемоданы на межвагонную переходную площадку, вскарабкавшись и сами по буферам туда же… На нас внимательно поглядывал дежуривший поодаль милиционер. Но не трогал. Потом вдруг подошёл и потребовал предъявить билеты.
- Билетов нет, - ответил отец.
- Тогда слазьте, - сказал милиционер. И, так как мы не подчинились, взялся за верёвку, которой был перевязан один чемодан, и потянул его к себе. В чемодане были купленные отцом продукты. Если бы «мильтон» стянул чемодан вниз – отец не сошёл бы с поезда, не оставил меня одного, и добыча досталась бы хищнику. Тот, конечно, на это и рассчитывал. Но верёвка лопнула, и как раз в это время поезд тронулся!
- Всё равно я ссажу вас на следующей станции, - сказал негодяй – и тут же на ходу сел в задний вагон. Мы ехали некоторое время молча, потом папа встал и принялся колотить в запертую дверь переднего вагона … Случайно в тамбур вошёл проводник, услышал стук и открыл нам дверь.
- Ваши билеты? – сказал он то, что обязан был сказать.
- Потерял, - ответил папа.
- Платите штраф, - сказал проводник. Папа уплатил штраф – и получил квитанцию. Теперь нам никакой представитель власти был не страшен, и мы благополучно доехали до Челябинска, а потом и до Златоуста.
Свободное копирование
