Всё же там, в Содоме, нам не часто удавалось вы-бираться в лес: находились дела поважнее. Эвакуированные вместе с детишками участвовали в различных полевых работах: прополке, уборке льна, вязке снопов.
Я научился вязать перевясла, составлять снопы в бабки, в суслоны. Городскому, вдобавок нерасто-ропному от природы мальчику не слишком всё это удавалось. Однако сколько-то трудодней и я заработал, и уже после нашего с мамой отъезда Этина семья получила какие-то крохи натуроплаты, что, признаться, меня радует и до сих пор.
Но я не был прилежен и быстро уставал. А вот Зоря работала увлечённо, сосредоточенно и с удовольствием. Ей вообще с малых лет было свойственно само-отверженное стремление услужить близким, и, казалось, ей нравится уставать. Я же был лентяй.
Тётя Этя взялась выполнять работу по сбору натурального налога – молока. Меня она взяла в помощники. Ранним утром мы шли с нею в колхозную конюшню и там вдвоём запрягали в телегу престарелого одра по кличке Серко.
В Содоме почти исполнилась моя детская места о лошади. Во всяком случае, хотя я и не владел лошадьми, но получил к ним доступ. В мамином доротделе тоже был меринок по кличке Серко, однако не престарелый, а напротив, молодой, резвый и прожорливый. У него был какой-то изъян, исключавший службу в армии (ведь коней, как людей, призывали). Не брали пока на фронт и начальника райдоротдела Крюкова, который очень боялся туда попасть. Он жил зимой в Содоме. Там же была его контора, где мама работала, и там же – конюшня, где стоял Серко. Не раз доводилось мне его кормить, смотреть, как он хрупает – пережёвывает овёс, ездить в санях и править (это мне нравилось больше всего). Я присмотрелся, как запрягают, изучил элементы сбруи и их названия: седёлка, чересседельник, хомут, дуга, гужи, супонь…
Теперь кое-как помогал Эте запрягать Серко Второго. Мы выезжали на рассвете, объезжали всю деревню, стучали в окна, и хозяйки выносили свою долю молока, которое мы сливали в сорокалитровый бидон. Потом тащились просёлочной дорогой на маслозавод, который
находился в деревне со смешным названием «Огрызки». Здесь надо было занять очередь к сепаратору, и, дождавшись, когда она подойдёт, Этя с кем-либо из взрослых подавала молоко в сепаратор и крутила ручку. Из одной трубы лились сливки, из другой – обрат: тощая голубая жидкость вроде нынешнего «государственного» молока. Крутить было тяжело, и меня Этя к сепаратору не подпускала.
Бросив пустой бидон в телегу, налегке воз-вращались в Содом. Дорога шла полем, мимо пшеницы и ржи с ярко-голубыми вспышками васильков в светло-рыжей массе созревающих хлебов, мимо поля цветущего льна, похожего на голубое озерцо, а ещё - мимо темно-зелёного гороха, который не считалось зазорным воровать (ботву со стручками засовываешь под рубашку, а после идёшь по дороге, беременный горохом, и понемногу, по стебельку, обираешь зелёные стручки и высасываешь из них, выкатываешь языком сладкие, сочные, душистые жемчужины .
Свободное копирование
