В квартире моей сестры и сейчас стоит в коридоре этажерка - единственная вещь, оставшаяся ещё c ленинградских времён.
В этажерке, внизу, за дверцами, на нижней полке хранился тогда под хлипким - "от честных людей" - мебельным замочком завёрнутый в маслянистую обёрточную бумагу крошечный мамин браунинг.
Странно, для чего подарили его маме, которая, хотя и была когда-то подпольщицей, а потом чекисткой, но так и не сделала за всю гражданскую войну ни единого выстрела, да и вообще не умела стрелять. Но факт остаётся фактом: за какие-то заслуги ей, действительно, был вручён опасный подарок. Разумеется, он лежал без дела, и порой родители забывали вынимать ключик из личинки замка и прятать его от детей.
И вот однажды неутомимо изобретательный Виля, заметив, что ключик торчит в дверце этажерки, позвал нас в "кабинет" - посмотреть на браунинг. Со дна этажерки он извлёк бумажный пакет, но, прежде чем развернуть его, объяснил, что на всякий случай нужно попрощаться: пистолет может выстрелить.
Поочерёдно мы все расцеловались (у меня перед глазами - перепуганная Галина мордашка, её значительный вид, круглые глаза), и Виля открыл пакет.
ВУоронёная сталь тускло блеснула чёрными щёчками, мы потрогали их, потрогали крошечные, тупорылые патрончики, россыпью лежавшие в отдельной бумажке и похожие на пипки Свифтовых лилипутов, подержали в руках заправленную обойму - после чего смертоносная игрушка была водворена на место.
Можно себе представить, какой ужас охватил бы родителей, если бы они доведались об этой проделке. Но тогда они ничего не узнали. Много лет спустя, в 1954 году, в начале "оттепели", на свидании с отцом в воркутинском Речлаге я рассказал ему этот эпизод - и в ответ неожиданно услышал о печальном финале "личного именного оружия" нашей мамы.
В 1936 году наша семья,. взяв браунинг, переехала из Ленинграда в Харьков. Вскоре начались известные события: обмен партдокументов, массовые исключения из партии (пардон: массовые - но в индивидуальном порядке), проработки, аресты, расстрелы. Папу уволили из армии, и своё табельное оружие он, конечно, сдал. Но что делать с маминым - именным? По такому времени нечего было и думать о том, чтобы продлить разрешение на пистолет, да и оно не гарантировало бы от обвинений в терроризме. Оставалось лишь благодарить судьбу за то, что о гремучем подарке никто не помнит и не знает, а уж если бы его нашли при обыске...
Кровь стынет.
Поэтому отец завернул "орудие террора" в тряпочку, положил в карман и, гуляя со мной по городу, выкинул его с моста в одну из тухлых харьковских речушек - вместе с полной обоймой и с пригоршней хорошеньких патрончиков.
Наверное, останки именного оружия лежат и сейчас на дне Лопани в густом вонючем иле.
Что даст эта находка грядущим археологам? Разъяснит ли она потомкам наше тёмное, рачье время?
