В Днепропетровском мединституте было три факультета: лечебно-профилактический, педиатрический и санитарно-гигиенический. Лечебно-профилактический, не котором училась я, состоял из двух «потоков» по сто с лишним студентов в каждом. Администрация составила списки групп в среднем по 30 человек. Я оказалась в списке первого потока, в группе, где было много иногородних, разновозрастных и даже семейных. Первых добрых друзей я обрела ...в анатомке, куда все первокурсники приходили поначалу с испуганными, напряжёнными лицами. Моими подругами на все довоенные студенческие годы стали Лена Варшавская и Лида Гумбина. Обе со второго потока, что не мешало нам заниматься в анатомке вместе – темы общие.
Первый курс – это было буквально насилие над памятью. Увидеть – запомнить! Прочесть – запомнить! Анатомия – всё конкретно. Мало перетрогать и знать каждую косточку, надо ещё латинское название каждого бугорка, каждой бороздки, каждой дырочки на ней, каждого канальца. А латынь то нам внове! Нам, конечно, с первых же дней преподавали латынь, но в очень малом объёме и с явным отставанием от нахлынувших названий и их смыслового значения, знать которые требовалось в самом трудном на этом курсе предмете – анатомии. Вот на этих трудностях мы и познакомились, а затем подружились.
Леночка Варшавская – она из Запорожья - жила в общежитии на Севастопольской улице, близко от анатомического корпуса, и мы с ней штудировали анатомию не только в анатомке, а иногда и у Лены в комнате, если удавалось унести из анатомки нужную кость. Так, пару раз нам удалось унести череп - самые «трудные» кости в скелете. Лена всегда «ныла», что не осилит это изобилие названий и даже сетовала, что поступила в эту «зубриловку» - так она ругала институт. А когда изучали мышцы, на трудно выговариваемую с непривычки «мускулюс стэрнокландо мистоидеус» (а это было уже волнение перед зачетом) расплакалась: «Говорила маме, что хочу поступать на литературный, а она свое – медицинский, медицинский, и я, дура, послушалась!», Всё обошлось, в конце концов. Но Леночка Варшавская ! Какая она хорошая, душевная, добрая! А кроме того – начитанная, остроумная – она и на литературном была бы на месте. С удовольствием её, Варшавушку вспоминаю. Я называла её Варшава, Варшавушка. А она меня, между прочим, Рава Манич или просто Рава. Так по-доброму - Рава!
Гистологию мы с Леной дружно не любили. Она, главным образом, за необходимость зубрёжки латинских названий этих многочисленных клеток, а я – за необходимость разглядывать препараты под микроскопом, что при моём далеко не идеальном зрении затрудняло, лишало уверенности.
Лида Гумбина жила на другом конце города. Вне института мы встречались намного реже, чем с Леной, но в каникулы (Варшавушка уезжала в Запорожье) – только с ней. В 1949, будучи в Днепропетровске, я виделась с Лидой – она работала в ту пору на кафедре биохимии. Почему-то клинические специальности её не увлекали. О Варшавушке и она ничего не знала. В Запорожье Лениной семьи в то время не оказалось.
Между прочим, вспомнив здесь о гистологии, расскажу забавный случай, касавшийся Семёна Галембо. Подозреваю, что вас это позабавит и наверное будет ближе вам, чем рассказ о моих подружках.
Несмотря на свою внеучебную загруженность – участие в институтском оркестре, необходимость подрабатывать на жизнь и не очень устроенный быт, он был успешным (имеется в виду хорошо успевающим). И на первых курсах, с сохранившимся еще со школы озорством, случалось сдавал какие-то зачеты за некоторых своих однокурсников. Во всяком случае, так было с гистологией. Зачет принимал профессор Алексенцев, известный тем, что не смотрел на студента, а как-то апатично, скучающе смотрел по сторонам или вниз. Сёма сдал ему зачет за одного студента. Через некоторое время – за другого. А когда настал черед его группы – за себя. После его ответа Алексенцев без гнева, флегматично сказал: «Что-то я эти ботинки третий раз вижу...» Нужно заметить, что шикарной одеждой высокородный студент не отличался, и ботинки были изрядно изношены.
Свободное копирование
