СТАНЦИЯ АРЫСЬ.
Когда наш поезд пришёл на станцию Арысь, было уже темно. На вокзал нас не пустили. Женщина, стоявшая, на дверях, отправила нас сначала в санпропускник и показала рукой, куда идти к бане. Мы заблудились, была ужасная темень, на улицах не было ни одного человека, мы ходили около часа и еле нашли дорогу назад, на вокзал. Дежурная, видя наш вид, сжалилась над нами и разрешила войти без справки из санпропускника. Как потом оказалось, баня – санпропускник был совсем рядом.
На вокзале было полно народу, мы еле нашли место, где бы можно было приткнуться. Нам сказали, что люди ждут неделями, и неизвестно, когда будет сформирован состав, на проходящие же поезда билеты не продают, и проводники не открывают вагонов. Обязательно надо пройти санпропускник, обратиться к коменданту, зарегистрироваться, получить хлебные и продуктовые карточки.
Утром следующего дня, первым делом мы отправились в санпропускник, оставив вещи на хранение новым знакомым - эвакуированным евреям, которые сидели здесь уже несколько дней. Санпропускник был обыкновенной баней, только там, в раздевалке, было специальное отделение, куда в окошко нужно было отдать всю связанную одежду, кроме обуви, а после, как помоешься, в этой же раздевалке получить из другого окошка свою одежду уже обеззараженной – поджаренной, и на выходе взять справку.
Мама получила хлебные и продуктовые карточки. За хлебом нужно было занимать очередь с вечера и всю ночь ходить проверяться. Ночью около магазина дежурило несколько человек, а утром, когда привозили хлеб, образовывалась огромная очередь, и начинали искать, кто за кем стоял, поднимался крик «Стоял! Не стоял!», дело иногда доходило до толкотни и драки. Хлеба на всю очередь не хватало, тем, кому не хватило, приходилось на следующий день занимать очередь ещё раньше.
Продуктовые карточки отоваривались тем, что привозили в магазин. Нужно было хватать все, что только поступало: крупу, горох, рыбные консервы, селедку, мыло… В руки давали, по одному килограмму, одной банке, или одному куску. Как только начинали что-либо давать, большие семьи бежали к магазину, захватив маленьких детей, оставив кого-нибудь охранять вещи. Большая часть карточек, оставалось не отоваренными; но, все равно люди были довольны тем, что хоть что-то удавалось ухватить.
Многие эвакуированные ждали формирование поезда, но жили в городе, а у нас на вокзале шла своя интересная жизнь. Днем было тепло, и мы бегали без верхней одежды. Ночью было холодно, и от мороза лужицы покрывались льдом. Спали на вокзале вповалку на цементном полу, все жались друг к другу и, если кто-то открывал дверь, пассажиры начинали ругаться. Плохо было спать около двери или в проходах. Обязательно кто ни будь проходя спотыкался, наступал на ноги. От дверей тянуло холодом.
Днем пассажиры перебирались в привокзальный садик, сидели семьями, готовили еду. Одна семья, в которой было два больших сына, лет так четырнадцати-пятнадцати, каждый день уходила в степь. Оттуда они приносили в мешке черепашек, величиной с маленькую тарелку, разжигали костер и по одной бросали их в огонь, черепашки старались выбраться из костра, но ребята палочками снова их туда заталкивали, пока они не переставали дергаться.
Зажарив, таким образом, с десяток черепашек, они разбивали им камнями панцирь, и мать ножом выгребала мясо в оцинкованное ведро, затем наливали туда воду и варили черепаший суп. Когда суп был готов, вся семья, человек шесть, садилась вокруг ведра, полного наваристого жёлтого бульона с плавающими в нём кругами жира и приятным запахом, и ложками начинала хлебать его, вылавливая куски мяса.
Пожилой мужчина интеллигентного вида в пенсне и укороченном драповом пальто долго стоял и смотрел, как соседи аппетитно лопают черепаший суп, потом решился, подошел и попросил продать ему на десять рублей этого супа. Хозяйка налила ему почти полный солдатский котелок. Мужчина мгновенно уплел котелок и сказал, что это очень вкусно, и, чтобы скрыть свой голод и готовность (как и мы) есть, что угодно, и сколько угодно, стал рассказывать басни, что в фешенебельных ресторанах Парижа и Лондона черепаший суп - это деликатес и стоит он очень дорого.
Одна взбалмошная женщина, высокая и сухопарая, ловила в городе кошек и ела их. Я с товарищем проследил за ней из кустов садика. Она в углу, где никого не было, вытащила из мешка черную кошку, маленьким топориком на доске отрубила ей голову, выпотрошила, сняла шкурку, порубила мясо и сложила в круглый солдатский котелок, внутренности кошки, завернув в газету, выбросила на помойку, потом пошла к колонке, промыла содержимое, разожгла костер и сварила кошку.
Я два раза в день разжигал костер, и мама варила суп. У нас был польский эмалированный чугун, литра на три, яйцевидной формы с ручкой, который мы привезли в Буденовку и там все время им пользовались. Каким образом попал к нам этот чугун, не помню. Уезжая, мама не хотела с ним расстаться и взяла его с собой. В дороге он оказался очень удобным, я обвязал его проволокой и подвешивал над костром. Этот чугун прошел с нами всю эвакуацию, приехал с нами в Мстиславль, и еще много лет мама им пользовалась, и он был нам напоминанием о пережитой войны.
Деньги у мамы быстро таяли. На рынке в Арыси была ужасная дороговизна: буханка хлеба стоила сто рублей, килограмм картошки - десять рублей. Мама покупала килограмм картошки на два дня, она чистила по две картофелины, брала пол алюминиевой кружки кукурузной крупы, наливала больше половины чугуна воды и, когда суп был готов (крупинка крупинку ищет), добавляла в него две ложки топленого масла. Мама давала нам по куску хлеба, и мы втроем уплетали чугун супа в один момент, и ощущение было такое, ел ты что, или не ел.
Как-то на продуктовую карточку нам удалось ухватить два килограмма черных сухарей, мама тут же их припрятала и сказала, что в поезде суп не сваришь, но, видя, что мы ходим голодные, залезла в мешок и доставала нам по сухарю, которые были твердые, как кости.
В Арысе на вокзале мы прожили десять дней. Вдруг, неожиданно появились слухи, что поезд в Ташкенте сформирован и на следующий день должен прийти сюда. Утром неизвестно откуда появилось много народу, привокзальный садик заполнился, битком, люди с вещами заполнили привокзальную площадь.
Мама стала беспокоиться, что нам не хватит места в поезде, мы поспешно собирали свои вещи, чтобы в любой момент могли схватить их и бежать к поезду. Одни говорили, что поезд вышел из Ташкента и вот-вот должен быть здесь, другие, что это кто-то пустил слух, и что никаких официальных сообщений нет.
Свободное копирование
