День в лазарете прошел, Marie не каталась. С этого дня, она дала себе клятву, что не вымолвит с Анной Степановной ни слова до самого выпуска. Анна Степановна и сама не хотела с нею говорить. Она глядела на девушку непостижимыми глазами. Оба врага, с искусством достойным лучшего употребления, стали обходить самомалейшие случаи относиться друг к другу. Ни лишней встречи, ни лишнего поклона, ни даже движения головою в ту сторону, откуда мог заслышаться неприятный голос.
Месяц они выдержали таким образом. Marie начала худеть. Стеснение целого дня разрешалось вечером слезами злобы и тоской, что завтра будет то же. Анна Степановна, должно быть, тоже, на просторе, давала себе волю. Один раз, позвав к себе безответную Дунечку Ярославцеву, она излила перед нею свое сердце. Дунечка стояла молча, принимая новые пелеринки, которые надо было раздать дортуару и пометить.
-- Voue êtes une ame angélique, сказала вдруг Анна Степановна, в волнении обняв ее.-- Maie l'autre... l'autre... elle est horrible... ah, ce que je sens en sa présence!
Дунечка передала разговор... У Marie был странный характер, какой-то неопределенный: смешение робости с порывами сильного гнева, настойчивости с терпением, доходившим до апатии... Когда она услыхала новость, ее забила лихорадка. Мы, наконец, перестали понимать, что это такое. "Поди разбранись с Нероном", советовали одни. "Проси прощенья, если тебе так тяжело", говорили другие.
-- Прощенья? да в чем же? вскричала она.-- Я пойду, я объяснюсь, узнаю...
У нее побелели губы, она была страшна. Дело происходило в дортуаре; мы ложились спать. Marie довольно твердо подошла к комнате Анны Степановны. Мы ждали. Минут с десять она еще постояла у двери и наконец решилась войти.
Анна Степановна, кажется, первую минуту не поверила глазам.
-- Что вам нужно? спросила она.
-- Я пришла спросить, за что вы меня ненавидите? сказала Marie.
-- Ненавижу? я? Кто это меня оклеветал?
-- Вы говорили mademoiselle Ярославцевой...
-- Спирту, спирту, где мой флакон!.. вскричала Анна Степановна, опрокидываясь в кресла.
Marie бросилась к столику. "Комедия", промелькнуло в ее голове, и сунув флакон, в негодовании, с пылающими глазами, она выбежала вон.
Бедная Ярославцева чуть не схватила горячку.
-- Зачем ты на меня сказала? повторяла она среди бессонной ночи.
-- Но, наконец, что же я должна делать?.. спрашивала Marie.