авторів

1424
 

події

193674
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » tfany » О МУЗЫКЕ

О МУЗЫКЕ

01.01.1980
Москва, Москва, СССР

           Однажды у меня появился студент – первый и последний, который понимал, что он играет. Характер у него был не сахар. Но тем не менее, это был мой человек, единомышленник. Мы понимали всё одинаково. Репетируя, можно было ни о чём не говорить. Ни с кем никогда такое не повторялось. Это всегда отзывается теплом в моей душе. Надеюсь – обоюдно. Правда, Алик? Прошло с тех пор лет 25.

***

Мерило вкуса для меня – исполнение Шуберта и Моцарта. Кто может это – может всё.

***

Ненавижу музыку второго сорта – Балакирева, Лядова, Венявского, Сарасате и т.п.

***

            Помню, как мне было тоскливо во время концерта Шеринга в Большом зале. Промаявшись изрядно, я впервые в жизни ушла с середины сонаты. Проходя мимо буфета, увидела оживлённых и отдыхающих людей. Это были не дамочки, пожирающие эклеры, с острыми наманикюренными ноготками, а видные, известные музыканты… Как весело мы объедались за чаем! А когда начался антракт, мы все ушли, сострадая тем, кто остался на второе отделение. С тех пор я с лёгкой душой уходила из зала, если концерт ничего не давал мне.

            Другие концерты входили в жизнь навсегда. Мы сидели на ступеньках, тесно сжатые, мокрые, липкие, не помня себя, оглушённые, очарованные тем, что пианист или дирижёр собирал в свой маленький кулак все наши сердца и держал властно и долго, иногда десятилетиями. Этим и жили.

***

Очень любила генеральные или даже лучше, рабочие, репетиции оркестра.

***

Первого апреля оркестранты решили разыграть Кондрашина. Разложили партии финала «6-ой симфонии» Чайковского. Дирижёр поднял руки, и грянула во всю мощь и удаль «Масленица» Чайковского – с бубенцами, в диком темпе. Кондрашин упал, а когда опомнился, долго хохотал и стонал в полном изнеможении.

***

            Баха надо играть не в начале концерта, как принято, а в самом конце, на самом большом душевном откровении и свободе.

***

Профессор Столярский

            Легендарная личность! Он был велик чем-то, что было в ней заложено изнутри буйной силой. Вероятно, это была сила интуиции.

            Внешне благодушный. Крутой внутри. Серебряная голова гордо поднята. Он почти не умел писать. Он говорил на чудовищном языке всех слоёв окраинной Одессы. Смотрел своими синими глазками сквозь толстые стёкла очков, чуял людей необыкновенно.

            Откуда у него, самоучки, такой чистый и мудрый вкус на всё – от Генделя до Равеля… Это – чудо высочайшего художника без интеллекта. Такое происходит один раз в жизни.

            Я бывала у него почти ежедневно, играла с его учениками. Много лет подряд. Теперь, к старости, утверждаю, что его понимание музыки не померкло, не изменилось, оно вечное… Его уроки, жёсткие, с окриками, с топанием маленькими ножками, обутыми в замшевые гамаши на трёх лаковых пуговках, дали мысли и знания на всю жизнь.

            Когда ему нравилось, его глаза-буравчики начинали сиять, лицо становилось нежным…

             - Ну, - говорил он с иронической улыбкой,  - специалист по Баху и Генделю, сыграй мне ещё раз! – «Специалисту» было лет 12-13.

            Я хорошо понимала, что передо мной гигант. Читала потом много книг о Петре Соломоновиче Столярском. Все они лживые. Никто по-настоящему не понял, как он велик в музыке, зато украшали его характер разными слюнявыми достоинствами. Зачем?

***

            Однажды меня поразил человек, сидящий слева от меня в Большом Зале. Он как-то тихонько ёрзал, вздыхал и, видимо, мало интересовался камерным оркестром.

            - Послушайте! Зачем вы здесь? Вы же не любите музыку! – выпалила я свистящим шёпотом по молодости и глупости. Он улыбнулся немного грустной улыбкой и ответил: «Всему виною ваши духи. Они изумительные. Я их  как бы пью, а музыки не слышу. Я приду ещё раз на концерт Баршая, но стану у дверей, чтобы никто не мешал».

***

            Самая страшная болезнь, вечно свирепствующая в музыкальных школах, это выдалбливание текста пальцами, без смысла, фразировки и понятия. А за неделю до экзамена наклеивают ярлычки «форте» и «пиано» поперёк всякой логики и ставят ногу на педаль раз и навсегда с редчайшими просветами.

***

            Перед выступлением не жуйте шоколад, не грейте руки в варежках, не пейте валерианку, не сходите с ума. Имейте достоинство! И тогда придёт свобода. Вы сможете выразить на инструменте всё, чем владеете. Но если всё-таки Вы владеете одним лишь чёрным страхом – не надо выходить на эстраду, не надо заниматься музыкой. Станьте маникюршей или таксистом. Мало ли приятных занятий найдётся.

***

            Без Бетховена не было бы симфонического Брамса, Малера, Шостаковича.

            Как мудро переходит одна великая жизнь в другую! Да, но зачем всё это, когда люди только хотят уничтожить друг друга? Этим отравлена вся планета. Каким чудовищем стал человек!

***

            Вступление к I-ой симфонии Брамса я слушала впервые четыре раза подряд, не переходя к Аллегро. Ещё и ещё хотелось погрузиться в это необычное соединение могучего ума и могучей стихии чувств. А в учебниках и в официальной критике сказано: «Вершина творчества Брамса – Четвёртая симфония» (очень милая, средних мыслей лирико-поэтическая симфония без масштаба). Какой вздор! Как можно сравнивать? I симфония – гигант для всех веков и народов.

***

Малер – самое моё. В крови, как Бах, Пушкин, Шостакович.

***

На эстраде не надо быть одетым нарядно. Тёмное уютное платье, туфли – для педали, никаких украшений.

***

Кто посмел «Фантастическую симфонию» Берлиоза причислить к великой музыке?! Это только очень громко, очень долго и очень посредственно.

***

Паузы – великая вещь. Они должны звучать ритмом сердца.

***

Песни Скарлатти – это чудо, ради которого стоит жить.

***

Песни Шуберта (вторая и третья) должны быть эталоном прекрасного для каждого музыканта. Спасибо Фишеру Дискау за уникальное, единственное понимание и исполнение. Двойное богатство!

***

Басы на рояле, как в оркестре. Глубина их огромная и мудрая. Не проходите мимо!

***

Бойтесь безумно быстрых темпов. Они оглупляют вас и автора. Так же опасны и очень затянутые «Адажио», когда мелодия распадается на отдельные звуки. Найдите верный темп. Ах, вкус, вкус! Что без него? Вкус, а не мода. Когда говорят: «Так принято», хочется драться. Караян всегда играл поперёк «принято», а был божественным.

***

Караян, Бруно Вальтер, Маазель, Фуртвенглер, Бернстайн – это все первые дирижёры.

Гилельс последних лет, Григорий Гинзбург, Анни Фишер – это все первые пианисты.

Первые музыканты – Фишер Дискау и Кетлин Ферьер. Высшая сфера.

Место первого скрипача не занято.

***

Концертмейстеры! Не бормочите себе под нос «немешающим» звуком. Вы – не придаток, вы одно целое с солистом, одна мысль, одно сердце, один организм.

***

Лермонтов, как Моцарт. Благоговею, но не преклоняюсь. Не совсем моё. Восхищается мозг, но не сердце.

***

Переводы Маршака «Сонетов» Шекспира – это не переводы. Это – музыка. Высочайшая музыка и высочайшая поэзия. Многие прославленные поэты должны склонить перед ним голову. Перед Самуилом Яковлевичем!

Пусть поэты «завывают» свои стихи. Это всё же лучше, чем хорошо поставленные голоса артистов. Исключение – Смоктуновский, читающий Пушкина. Это тоже высокая музыка. Смоктуновский – один!

***

Когда проходят концерты, юбилеи и сборища, посвящённые Пушкину, когда все одинаково прославляют его, я отворачиваюсь и сникаю. Пушкин для меня, только мой. Моё, дитя, мудрец, гений, человек, абсолют. Мне кажется, я люблю его смех. Мне кажется, что я могу его потрогать. Я восторженно люблю истинных друзей, кроме Натали. Не люблю её белокурое совершенство. Не верю ей.

О чём он мог говорить с ней? Он?! С ней?!  Какие жёны должны быть у сверхгениев? «Прелестные мордашки», нечто вроде красивой мебели в доме? Ужасно всё это. Равноценных пар знаю мало. Ох, как мало! Всё-таки жёны декабристов были интеллектуальнее Натали!

***

Георгий Свиридов обещал мне очень много. Он создал «Песни» на слова Бернса – песни невероятной яркости и равноценности с текстом. Но после этого он уже ничего не создал. Он обманул меня. Его музыка стала помпезной, трескучей или слюнявой, в любом случае – посредственной, Боже, как может художник выродиться!

***

Искусство педали – это талант, культура, вкус.

***

Левая педаль – дура! Если  нет разнообразного пиано, то левая педаль представляет собой заглушку – механическое устройство со сдавленным тембром. Она лишь иногда нужна для импрессионистов.

***

Что такое «форте» и «пиано»? Символ, некий общий знак. Ведь форте Бетховена – не форте Моцарта или Шопена. Пиано Дебюсси плюс педаль Дебюсси – не пиано плюс педаль Шопена. Весь смысл этих общих понятий «форте» и «пиано» в содержательном звуке. Содержательном – в звуке только для данного произведения.

***

Не будьте рабами редакторов! Не рубите лигу и фразу пополам. Глупые лиги поперёк смысла – этим грешат почти все редакции. Этим грешат, рабски следуя за нотами, почти все педагоги. Одумайтесь, люди! Слушайте себя ушами!

***

Много первых концертных лет больше всего любила эстраду. Острое счастье от контакта с залом. Позже полюбила и другое счастье, менее остро, больше, глубже. Это занятия дома, размышления за роялем.

***

Однажды после концерта мы все спустились в гардероб. Мой профессор поздоровался с деканом, который пришёл запыхавшись, когда всё уже было кончено. А.Б. сказал необычным для него приподнятым тоном: «Жалко, что Ж. не слушал. Феноменальное явление!» - Внезапно повернувшись, увидел, что я оказалась за его спиной. Скривившись в привычную ироническую гримасу, он сказал скрипучим своим голосом: «Неплохо, неплохо. Владеешь залом, не всем это дано».

Если бы он понимал, сколько лет я ждала его открытой похвалы, без иронического яда! Мне всегда были нужны не награды, а доброе слово в ту самую минуту, когда оно может дать огромные новые силы.

***

Однажды после репетиции я спустилась в зал, чуть не плача, и сказала громче, чем хотелось: «Ужасный рояль. Глупый, твёрдый, без тембра! Ничего не дает делать!» - Мой профессор вскочил и завопил: «Девчонка! Стыдись! Я ездил в провинцию на подводе, играл на ужасных пианино и никогда не жаловался, выступал очень часто. Вы все избалованы. Стыдно!».

Мне было очень неприятно. Но мне ни капельки не было стыдно. Рояль должен быть таким, на котором можно выразить свои мысли и чувства. Или уж тогда не надо ни мыслей, ни чувств, ни роялей.

В моей жизни были и трагикомические случаи. Рояль без педали. Каждый звук отскакивает горохом об стенку. Попробуй, играй! Рояль лежит на бревнах. Ножек нет. Пианино на корабле, где радушные два матросика слева и справа от меня вынимали западающие клавиши. Сколько ни рассказывала об этом – никто не верит. Но был свидетель этой игры втроём на одном пианино. Мой папа, мой строгий папа, в строгом пенсне, закрывший лицо от хохота большим носовым платком.

***

В большой мороз бригада артистов и я отправились обслуживать детскую ёлку в Подмосковье. Мы долго ехали на поезде, потом шли пешком, совершенно окоченевшие ввалились в маленький клуб. Детей было много. Нам сразу выдали подарки: одну шоколадку, одну пачку карамели, апельсин и печенье. Мы так обрадовались теплу маленького зала!

- А где рояль? – спросила я.

- Рояль? – заведующий клубом задумался. – Нету у нас. Может дать вам балалайку?

***

Самое моё: Бах, Гендель, Вивальди, Корелли, Скарлатти, Бетховен, Шуберт, Брамс, Малер, Шостакович, Дебюсси. Равель.

Сколько лет убито напрасно на Вагнера, Листа, Шопена, Шумана, Рахманинова. Всё это прелестно в юности, но смешно сейчас.

***

Акцент должен идти от сердца, а не от руки.

***

Гайдн местами глубже и дальше Моцарта.

***

Шуберта и Моцарта могут играть дети, которым ещё всё ясно, или взрослые, которым уже всё ясно.

***

Для меня существует только одна-единственная опера. Это «Кармен».

***

Франк – гений вопросительной интонации, создатель настроения на четырёх звуках. Но все его нагнетания, драматизм, доводящий нас всех в молодости до восторга, теперь отдам за страничку лаконичного текста Корелли, Вивальди, Генделя.

***

«Чакону» Баха надо играть в старости, пройдя все круги.

***

Больше всего в жизни ценю свободу. Свободу мысли, поступков, чувств. Но выросла в страшное время. Все говорили шёпотом, даже в громогласной Одессе. Оставалась одна самая лучшая свобода – выразить всё на рояле. Этим я была богата, богата! Спасибо музыке.

***

Шуберт – эталон благородства по таланту, уму, воспитанности, внутренней гармонии. Как тяжело жил, как рано сгорел!

***

Как можно волноваться на эстраде? Когда? Ведь всё время надо думать, думать и слушать, что выходит из-под твоих пальцев. Как звучит, как по содержанию, стилю, темпу, свободе. Когда же дрожать за свою шкуру? Время всё занято. Надо увлечь зрительный зал. Надо, чтобы слушатели боялись дышать, боялись спугнуть то, что ты делаешь на рояле… Ты им – музыку, а они тебе – благодарную тишину.

Ненавижу боязнь эстрады. Не сочувствую таким исполнителям. Самое грустное для меня – это последний аккорд. Надо встать, расстаться с роялем, это трудно. А вот настоящее испытание приходит тогда, когда надо кланяться. Я не могу надеть на себя улыбку, и лицо моё, которое должно выражать удовольствие, выражает одно напряжение, которое приходит только сейчас, после того, как всё отдано.

Помню, как все возвращаются домой. Девочки идут вприпрыжку, грызут шоколад, болтают. Я едва иду. Внутри – опустошение. Ноги заплетаются. Лишь через некоторое время оживаю. Причины всегда одинаковые: книга или разрешение мыться. Вода и керосин в Одессе на вес золота. Керосином пропахло всё моё детство! Страшно даже на секунду вспомнить об этом.

***

           В вечном керосиновом чаду, в вечном недоедании, в вечной бессоннице я сочиняла музыку и выступала в больших концертах почти каждую неделю. Я знала счастье, как никто другой!    

Дата публікації 14.10.2018 в 18:40

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: