На другой день, поутру, мачеха моя вместе со мной вошла в классную комнату. Там, на крашеных скамейках, тихо сидело несколько девочек перед длинными, узкими столами. При входе нашем они робко встали и сделали по глубокому реверансу. Старшие девочки были лет по тринадцати, меньшие от восьми до десяти. Чтобы показать мне свою методу преподавания, Лизавета Михайловна стала давать детям урок. Она спрашивала и объясняла строго, но с толком, с полным знанием дела. Предметом урока был французский язык, которым она владела в совершенстве.
Урок кончился, Лизавета Михайловна ушла, я осталась с детьми до обеда. Мы почувствовали взаимное расположение и сблизились.
Первое время по приезде в Корчеву я страшно тосковала, мне казалось, что я попала в какой-то новый, чуждый мне мир. Осмотревшись немного, стала стараться привести себя в какой-нибудь уровень с окружавшим меня и определить свои отношения к лицам не только нашего дома, но и довольно многочисленным знакомым. Это мне было трудно. Провинциальная жизнь мне сделалась чужда и казалась мелкою. Пользуясь своею обязанностию, я решила почти нигде не бывать и весь нравственный интерес свой сосредоточить на занятиях с ученицами и на переписке с Сашей. Мачеха моя, видя, с каким рвением принялась я за дело, предоставила детей мне почти исключительно. Я создала себе жизнь отдельную, не похожую ни на что окружавшее меня.
Я не стала томить детей правилами чистописания и правописания, а начала говорить им, какие были и есть писатели, читала отрывки из их сочинений в прозе и стихах, давала учить на память, старшим -- поэмы, баллады, маленьким -- апологи и басни. По примеру Ивана Евдокимовича, из древней истории рассказывала исторические события с гражданскими подвигами; очерчивала лица, местности, где совершались события; под влиянием разыгравшегося воображения дополняла своим сочинением. Решалась объяснять даже философские системы, сама их хорошо не зная и не понимая. Ландкарты мы рассматривали не столько с географией в руках, сколько с путешествиями. Конечно, в моем преподавании не было ни порядка, ни системы, ни цельности, одно путалось с другим, но в этой путанице чувствовалась жизнь, и как-то шло все впрок. В истории мы вертелись больше около Греции. При помощи "Молодого Анахарсиса" я коротко познакомила их с древней Грецией. Спарта до того понравилась ученицам, что всем захотелось быть такими же сильными, смелыми и твердыми духом, как спартанки; для достижения этих свойств взяты были многие меры. К числу этих мер принадлежали: окачивание холодной водой, прогулки босиком по росе, по дождю, отречение от чая, от лакомств, от ссор и от слез. Вспоминая это теперь, удивляюсь, как они не перемерли все и даже не переболели от моего воспитания. Сверх разных наук, я учила детей играть на фортепьяно, рисовать, танцевать и устроивала из них балеты и спектакли для своего и их увеселения. Летом лекции мои перенесены были в сад. Была у меня и aide de camp {адъютант (франц.).}, любимая моя подруга, дочь корчевского протопопа Маша. Мы с ней подружились с детства через плетень, разделявший наши огороды. Я Машу по-своему просвещала чтением, учением и интимными разговорами; она была предана мне безгранично, смотрела моими глазами, думала на мой лад. Цены труда и денег я еще не понимала. Получая плату за учениц, я накупала себе, Маше и детям цветов, ягод, сахарной патоки, тверских пряников в виде рыб, с хвостами впрямь и с хвостами кольцом; выписала несколько книг; вообще же деньги у меня шли дурно, как говорится в народе.
Свободное копирование
