Заставы в Москве были закрыты, выезд из нее запрещен.
Дом Голохвастовых загорелся и в их глазах превратился в развалины. Они вышли из дома княжны, чтобы опять перебраться в дом Александра Алексеевича. По обеим сторонам бульвара дома пылали. Они прошли на площадь Страстного монастыря и сели там на сложенные бревна. Полупьяный французский солдат, увидавши на бревнах многочисленную компанию, подошел к ним со штофом водки и стал их потчевать. Приметивши на Иване Алексеевиче шляпу, снял ее с него, а вместе с нею и парик, и надел на себя, потом стащил и сапоги. В это время проходил по площади французский офицер со взводом солдат и заставил возвратить отнятые вещи. Он возвратил шляпу и сапоги, а парик остался у него на голове. Спустя несколько минут мимо них провезли их экипажи со всеми уложенными в них пожитками, увезенные неприятелем. Отдохнувши, они пошли на Тверскую площадь, там ходили караульные солдаты и ездили верховые. Ребенок кричал от голода, у кормилицы не было молока. Костенька, видя, что солдаты что-то едят, отправилась к ним, знаками стала просить у них хлеба для ребенка и, указывая на него, говорила "манже", а в утешение себя по-русски бранила их на чем свет стоит. Приемы ее рассмешили солдат, и они дали ей хлеба и воды для Саши.
Ночь все провели на площади. Рано утром французский офицер увел Ивана Алексеевича и всю мужскую прислугу заливать горевшие дома. Вечером, возвращаясь на Тверскую площадь, Иван Алексеевич встретил начальника главного штаба полковника Мейнадье; он рассказал ему о положении своего семейства и просил дать совет, каким образом ему выбраться за французские аванпосты. Мейнадье отвечал, что для этого надобно обратиться к герцогу Тревизскому -- губернатору Москвы, -- и проводил его к нему. Мортье знал Ивана Алексеевича еще в Париже, он сказал ему, что без особого разрешения императора Наполеона пропуска никому давать не может и обещал передать императору его просьбу.