Начало 30-х годов было трудным, но "друзья" не тужили: им было что выпить и закусить! По словам Котта, у него в Польше был брат-слесарь, который систематически присылал ему "боны", которые друзья реализовывали в магазине "Торгсин", находившемся на углу Пролетарской и Красной улиц. Оба друга учились плохо, их "потолок" доходил лишь до "тройки", однако они этим не огорчались: все равно диплом выпишут! Вот эти два друга - Котт и Мысягин - вместе с отдельными отсталыми студентами поставили себя в позу "оппозиции" к бюро партколлектива. И вот теперь, узнав о решении бюро поставить вопрос о хлебных карточках, в ГК ВКП(б) стали обвинять бюро в "потребительских настроениях" и пошли сами к секретарю ГК ВКП(б) Дволайцкому с жалобой на бюро и руководство института. К нашему удивлению, они были приняты и "обласканы" Дволайцким, который стал поощрять котто-мысягинскую группировку, единодушно осужденную всей партийной организацией. Позже, во время чистки партии в 1935 г., Котт был разоблачен как польский шпион, присвоивший себе фамилию повешенного (кажется, в Пятигорске или в Ставрополе) революционера - старого коммуниста Котта, из кармана которого им был извлечен партбилет. Он был исключен из партии по чистке и исчез.
В связи с тем, что на месте мы не смогли добиться справедливого отношения к медицинскому институту, я, как коммунист и секретарь парторганизации, обратился в ЦК ВКП(б) с жалобой (теперь бы, наверное, я этого бы не сделал). На мое письмо там обратили серьезное внимание. Будучи в командировке в Москве, я заходил в ЦК ВКП(б). Там мне сказали, что, возможно, придется зайти к Генеральному секретарю тов. Сталину. Дважды я намеревался зайти к нему, но он был занят, а на третий раз мне сказали, что тов. Сталин уехал отдыхать в Сочи и что мне нужно обратиться к зав. орготделом, которому передано это дело. Со мной беседовали подробно и назвали фамилию ответственного инструктора, который должен на месте, в Краснодаре обследовать, выяснить и решить вопрос по моему заявлению. Однако на следующий же день задача инструктора орготдела была изменена: он выезжал на Северный Кавказ по вопросам слома кулацкого саботажа. Наш же вопрос было поручено рассмотреть бюро Азово-Черноморского крайкома ВКП(б). Я, признаться, был несколько разочарован и огорчен. Дело в том, что Дволайцкий находился в хороших личных отношениях с Первым секретарем крайкома Борисом Шеболдаевым. Я сам слышал, когда он, Дволайцкий, приглашал его: "Ну, Боря, пойдем обедать!" Поэтому опасался, что крайком станет на сторону Дволайцкого, что отчасти в действительности и случилось, хотя самого Шеболдаева на заседании не было.
Свободное копирование
