Мне вспоминается еще один эпизод, связанный на этот раз с семьей Ерецяна. Как-то я ехал в Краснодар на 2-3 дня. Ерецян, узнав об этом, попросил меня: "Захвати, пожалуйста, мою семью из города". Его семья состояла из жены, такой же маленькой, как и он сам, и детей, из которых один был грудной, второму было около двух, а третьему около пяти лет. Я ехал на подводе маломощного середняка (такой социальный термин был в то время) Минасяна - худощавого человека высокого роста; он приехал на большой двуконной подводе, места было достаточно для всех, и я охотно согласился взять семью Ерецяна. На обратном пути жена Ерецяна на руках держала грудного ребенка, а рядом с ней сидели другие двое детей. На пол-пути начался дождь, который все больше и больше усиливался. Что делать? Вернуться было уже поздно, а впереди еще немалое расстояние до первого адыгейского аула. Решили гнать лошадей и, насколько возможно, ехать вперед. Мать накрыла детей шерстяным армянским одеялом, которое давало много тепла, но задержать струйки воды не могло. Намокли очень сильно, насквозь, даже грудной ребенок не остался сухим! Что делать дальше? Укрыться совершенно негде. Гнали лошадей во всю мощь, чтобы скорее добраться до какого-нибудь населенного пункта. Наконец, стал виднеться аул. Мы приблизились к нему, но никаких признаков жизни не было. Въехали в этот неизвестный нам аул, но ни души, чтобы просить помощи. Наконец, я увидел большой двор, широкие решетчатые ворота, которые прикрывает какой-то старик-адыгеец. Я кричу, показываю, чтобы он пустил нас во двор, под навес, он отмахивается, выражая свое несогласие. Я сильно возбужден, достаю из кармана наган и готов стрелять, если не пустит во двор. Он заметил револьвер, замолчал, тем временем возчик Миносян въехал во двор, поставил арбу под навес. Хоть сверху уже не текла вода! Стали выжимать воду с нашей одежды, набухшей от воды. Старик-хозяин наблюдал за нами. Наконец, он сжалился: подходит и говорит (вернее показывает, так как по-русски не знал, что он впустит в дом женщину с детьми). Мы не знаем, как благодарить его. Дети в комнате, у натопленной жестяной печи, сушатся. Мы пока под навесом, но уже спокойны. Подходит к нам старик-адыгеец и дает понять, что и мы можем войти обсушиться, покушать и вернуться. Но это уже полное спасение, мы показываем старику нашу благодарность, входим в комнату где одна треть площади приподнята, а там восседает старая-старая женщина, высохшая как мумия, непрерывно щебечет, видно молится, и время от времени, символически из кувшина "наливает" воду и делает вид, что моет руки, a в кувшине ни капельки воды! Мы садимся прямо на земляной пол. В комнате натоплено жарко, быстро сохнем. Начинаем доставать свои дорожные припасы и приступаем к обеду. Моя мама положила мне в дорогу большой кусок мяса, которого хватит на всю нашу компанию, но достают провизию и Ерецян, и Миносян, накрываем обильный стол. Вокруг нас собрались дети, по-видимому, внуки старика. Вдруг что-то они шепчутся между собой, один из них выходит и возвращается с двумя взрослыми молодыми мужчинам. Поведение их подозрительное к нам. Я понял: они заподозрили, что мы едим свинину. Тогда я стал незаметно демонстрировать косточки баранины и приговаривать: "Хорошая барашка", адыгейцы стали ближе присматриваться к алъчику, характерным для барашки косточкам, и постепенно обстановка разрядилась, они стали улыбаться и весело говорить между собой на своем языке. Когда закончили нашу трапезу, у одного из мальчиков я увидел книжку, видно школьный учебник, в котором были рисунки домашних животных, подписанные по-латыни. Я стал читать подпись под коровой, это очень забавило всех, кроме старухи-мумии, которая совершенно не обращала внимание на наше присутствие, продолжала молиться и "умываться". Адыгейцы стали смеяться на мое произношение животных. Старик тоже смеялся и проявил ко мне какую-то симпатию. Он дал мне понять, что я тоже могу заночевать в комнате мальчиков. Остался неустроенным, во дворе под навесом, лишь возчик - Миносян. Он подошел ко мне и тихо говорит: "Ваня, когда все заснут, я постучу в окошко, ты открой дверь, а то я замерзну."
Я согласился, но затем не выдержал и уснул. Проснулся лишь от стука Миносяна, который закричал: "Давайте ехать, уже солнце поднялось!" Бедный Миносян чуть не замерз на дворе, но, как он объяснил, спасся только тем, что у него была водка.