Весной 1942 года нас послали на Ботаническую станцию на Яузе с поручением: Совнарком и ГКО выпустили постановление: в Москве будут сажать огороды, гражданам дадут картошку. Её верхушки надо срезать, проращивать, а посадочный материал раздавать людям и объяснять.
Участки выделяли прямо на бульварах ― довольно большие наделы, которые размечали сами. Мы тоже получили на Ленинских Горах. Я с изумлением вспоминаю, что посаженного не воровали, никто не пакостил и не трогал. А ведь туда часто не прибежишь ― с Зубовской-то площади. Участки в черте города, в скверах и во дворах больниц в 1943 году у людей отняли. Наш находился в чистом поле, и мы пользовались им дольше. Урожай полностью оставался у нас, мы не должны были ничего сдавать. Его нужно было только сохранить. В передней было прохладно ― там и хранили. Мы собирали примерно три мешка килограммов по 50. Этого хватало на зиму.
На Ботанической станции нам объяснили про съедобные травы. И крапиву брали, и клевер, и, кому повезёт, щавель. Одуванчиков не брали, хотя я хорошо знала по деревенскому опыту, что одуванчик ― дело великое. Но одуванчик ещё и дело горькое. Прежде чем он взойдёт, его надо плотно прикрывать, тогда листики будут желтоватые и сладкие. Это и есть салат из одуванчиков. А зелёные в рот не возьмешь, надо кипятить долго, а вода не всегда есть, да и греть не на чем.
Крапиву-то мы рвали. Ее только поставишь на огонь, как она тут же перестаёт быть жгучей. И рвали голыми руками, без перчаток. Я и сейчас так рву. Рвать лучше крапиву двудомную, она жжётся мало.
Однажды пришла посылка с непонятными овощами и с инструкцией. Это был топинамбур. Развозили по госпиталям из расчёта 10 клубней на заведение. Семена взошли и вдруг зацвели подсолнухом. Мы опешили, а те, кто знал, что подсолнух не клубнями размножается, и вовсе растерялись. Я помчалась на станцию: «Что такое! Цветут подсолнухи!» Мне отвечают: «Дурная, погляди в инструкцию ― топинамбур так и цветет».
Свободное копирование
